Версия для печати

Пионерка голая и святая

Тот, кто рассчитывает увидеть в новом спектакле "Современника" "Голая пионерка" эротические сцены, будет разочарован - при том, что скандально известный роман Михаила Кононова о несовершеннолетней Маше Мухиной, ставшей на фронте чем-то вроде жены целой роты или даже полка, это обещает. Но автор пьесы Ксения Драгунская и постановщик спектакля Кирилл Серебренников пошли по другому пути. Пионерка Маша у них если и голая, то только в том смысле, в каком были голыми перед Сталиным и советской властью все жившие тогда в нашей стране люди. "Не можешь - научим, не хочешь - заставим", - в соответствии с этим непреложным законом жизни Маша могла все: сначала распознавать классовых врагов в пионерском отряде и вдохновенно копировать Любовь Орлову, а потом, на войне, служить единственным утешением солдат перед смертью. И никакая грязь к ней при этом не прилипла, даже наоборот. Эту фантастическую историю Серебренников сделал трагической и разместил между двумя музыкальными полюсами: мужским церковным пением а капелла и бравурными мелодиями из фильмов "Цирк" и "Девушка моей мечты". Спектакль идет на малой сцене театра, зрители сидят рядом с актерами, и на них то обрушивается несметное количество солдатских сапог (так начинается война), то падает Маша на трапеции, как Марион Диксон.
Авторы, увлеченные романом, пытаются едва ли не весь его вместить в постановку: и любовь пионерки к учителю немецкого языка, и потрясающую сцену расстрела каждого третьего из тех, кто чудом выбрался из окружения, и сюрреалистические Машины сны. В результате действие оказывается перенасыщенным и непростым для восприятия. Но есть в нем то, что с лихвой искупает путаность сюжета.
Не случайно молодая режиссура любит работать с Чулпан Хаматовой: самые рискованные фантазии постановщика она одушевляет такой психологической глубиной и искренностью, что примиряет с новым языком даже ретроградов. Хаматова играет Машу без грима и выкладываясь так, как сейчас не принято. Ее героиня хрупкая и необыкновенно трогательная, а главная ее беда в том, что ее не научили думать. Принимая на веру все, что ей предлагают, Маша попадает в такую мясорубку, что - за пережитые муки - закономерно становится святой.
Конечно, Маша не верила в бога, но спектакль получился про веру. И пусть в нем пять финалов вместо одного, а о войне, любви и Пресвятой Богородице говорится языком иронической мистерии, почти не всерьез, - за фантасмагорией прячется отчаянная надежда, что не напрасны же были эти муки и даже пионеры, может быть, попадут когда-нибудь в рай.

Нина АГИШЕВА
«Московские новости», 4 марта 2005 года