Версия для печати

Балалайкин вернулся некстати

Театр "Современник" показал премьеру тридцатилетней давности. Игорь Кваша и Валентин Гафт восстановили спектакль "Балалайкин и К", поставленный в 1973 году Георгием Товстоноговым.

Историческая подоплека – это первое и единственное, что нужно знать, собираясь посетить "Современник" по случаю его последней премьеры. Зритель младше пятидесяти, не подкованный в театроведческих хитросплетениях, рискует оказаться в дураках, просидев три часа в неудобных креслах и так и не поняв, о чем, собственно, шла речь.

Между тем когда-то "Балалайкин и К" был программным спектаклем театра, оправданием его гордого названия. Сергей Михалков составил пьесу из отрывков "Современной идиллии" Салтыкова-Щедрина – сатирического романа, высмеивающего трусливую либеральную интеллигенцию XIX века. Постреформенные 1870-е и послеоттепельные 1970-е оказались удивительно похожи. Прежние высокие идеалы заброшены, в чести молчалинская покладистость и умение "годить", то есть не жить, а существовать, дожидаясь лучших времен. Показанный театром процесс превращения героев в "благонамеренных скотин" современники вполне обоснованно приняли на свой счет. Это была необыкновенная для тех времен смелость высказывания. Актуальность и публицистичность пьесы, режиссерское мастерство Георгия Товстоногова, талант молодых актеров – Валентина Гафта, Игоря Кваши, Олега Табакова, Андрея Мягкова, которые с азартом, как можно себе представить, "отрывались", изображая чудовищных гротескных персонажей Щедрина,– вот слагаемые громкого успеха спектакля. И этот успех был как бальзам на раны театра, еще не оправившегося после ухода Олега Ефремова. К тому же "Балалайкин" оказался последней премьерой в старом здании на площади Маяковского, с которым были связаны лучшие годы "Современника".

Не зная всего этого, невозможно понять, что подвигло авторов спектакля вытащить на свет божий столь несовременный и неинтересный для сегодняшнего зрителя сюжет. Застольная ностальгия по временам, "когда мы были молодые и чушь прекрасную несли", очень понятна. Но вряд ли одной ее достаточно для обоснования репертуарного шага. Авторы с помощью молодого режиссера Александра Назарова старались осовременить спектакль: изменили некоторые сцены и многое переосмыслили с учетом прожитых лет. Но эффекта тридцатилетней давности им добиться не удалось. Попытки провести параллель с нашим постперестроечным временем не дали желаемого результата. Ну не похожи Глумов и Рассказчик на бывших демократов, когда-то защищавших Белый дом, а теперь увлекающихся лишь набиванием цигарок. Не та теперь конъюнктура. И рассказ о современном конформизме стоило бы решить с помощью современных театральных средств.

"Современник" же устроил своим зрителям скучный показательный урок истории, отбивая хлеб у телеканала "Культура". Только в отличие от целлулоида театр не сохранил ни декораций (сцена была обрамлена знаками царских регалий, а также не то силуэтами, не то тенями каких-то монументов российским самодержцам), ни яркой актерской игры (из прежнего состава в спектакле остались лишь Гафт и Кваша).

Итог неутешительный: московская театральная афиша пополнилась еще одним ремейком, грустно напоминающим о былой славе театра. А молодежь, выходя из зала после премьеры, недоуменно шепталась: "А ты поняла, что такое 'годить'?"

Марина Шимадина
Коммерсант, 19 ноября 2001 года