Версия для печати

Три сестры, унесенные ветром

В «Современнике» еще один горький спектакль по Чехову

Три сестры» — пьеса разговорная. Все интересное (пожар, роман Маши и Вершинина, убийство барона) происходит за сценой, а перед зрителем герои ведут нескончаемые разговоры: Ольга зачем-то объясняет сестрам, кем был их отец и когда он умер, Вершинин гадает, что будет через двести лет, и все вместе переживают из-за того, что их лица и страдания забудут. Сакраментальное «В Москву! В Москву!» давно уже стало темой для анекдотов. Как говорил Чехов, русский человек не любит жить — он любит философствовать. И если спектакль по этой пьесе -не задался, смотреть его невыносимо скучно.

По счастью, в «Современнике» скучных спектаклей почти не бывает: режиссуру Галины Волчек можно любить или не любить, но в резкости и эмоциональности высказывания ей не откажешь. Свой новый, молодежный спектакль по «Трем сестрам» она начинает вполне лобовой метафорой: три женских силуэта на мосту, которые вот сейчас унесет буря. Конечно, мы знаем, что унесет и куда дальше, чем они дан сам автор могли вообразить. Начав с конца, Волчек возвращается к именинам Ирины и показывает первое, ностальгическое, элегантное черно-белое действие, где три сестры с немыслимо тонкими талиями похожи на нежные и изящные цветы, которым вовсе не полагается слушать шутки Соленого и завтракать вместе с Наташей. Во всяком случае, две из них точно похожи.

Ольга, скучная учительница гимназии, которая чаще всего лишь оттеняет молодость Ирины и темперамент Маши, в исполнении Ольги Дроздовой оказывается самой красивой, умной и страстной из всех. Она замечательно хороша со своими огромными глазами и прямым пробором в волосах, она одна с самого начала знает, что ничего не будет — ни Москвы, ни замужества Ирины, ни собственного счастья, но при этом единственная не срывается в истерику, а ведет себя с тем достоинством и тактом, с каким такие, как она, переживут потом и голод, и лагеря. Эта Ольга единственная способна дать отпор Наташе, пожалеть и понять презираемого всеми Кулыгина, но не способна изменить ход вещей. Вместе с ней (а репликами Ольги начинается и заканчивается пьеса) в спектакле появляется трагическая нота, без которой невозможен Чехов.

Чулпан Хаматова тоже играет Ирину не совсем такой, какой ее привыкли видеть. Несмотря на все свое очарование, Ирина в спектакле «Современника» — этакий пустоцвет, пример человеческой несостоятельности и в работе, и в любви. Она буквально на глазах стареет, темнеет лицом и первая ломается под ударами судьбы. Сложнее с Машей—Ириной Сенотовой. Да, она, по замыслу постановщика, — самая грубая и резкая из всех, она уже опалена неудачным замужеством, и ей в каком-то смысле терять нечего, но за этим должно скрываться чувство тем более потаенное и ранимое, а в манере поведения артистизма предполагается все-таки больше, нежели вульгарности. К сожалению, новая Маша слишком уж походит на ту самую кухарку Марфу, которая говорила про своего городового: «мой». Хотя и ее жалко.

Среди исполнителей-мужчин выделяются два сына знаменитых артистов: Михаил Ефремов— Соленый и Иван Волков — Андрей. Оба очень похожи на отцов, не только внешне, но и манерой игры, интонациями, что в случае сына Ефремова заставляет сжиматься сердце. Поэтому получился обаятельный Соленый, которому Ирина предпочла Тузенбаха лишь по глупости и наивности, и рафинированно интеллигентный Андрей, по определению неспособный влюбиться в Наташу и уж тем более обокрасть сестер. Вершинин - Сергей Юшкевич традиционно стерт и невыразителен, да и может ли быть иным мужчина, утверждающий, что все живут и мучаются лишь для того, чтобы через двести — триста лет настала счастливая жизнь. Тем более что прошедшие сто лет сделали влюбленного подполковника резонером. Впрочем, у Вершинина и Маши хороша сцена прощания: последнее действие режиссер выстраивает почти на пустой сцене, где люди уж точно открыты всем ветрам и бурям.

Эта беззащитность человека, с его детскими воспоминаниями, смешными привязанностями и жаждой счастья перед неумолимой действительностью, и есть главное настроение спектакля, его нерв, делающий историю сестер Прозоровых нужной и понятной сегодня. Рвутся связи, казавшиеся вечными. Рушатся идеалы, которые были так дороги. Люди снова убивают друг друга со средневековой тупостью. И впереди опять —туманная неизвестность. Неужели прав Чаадаев и Россия нужна лишь для того, чтобы преподать урок другим, а себе — ничего?

Разбитые вдребезги, хрупкие жизни— очень чеховский мотив. Как драма военного доктора Чебутыкина, хорошо сыгранного Валентином Никулиным. Как душераздирающие звуки военного марша, под который уходит полк, а всем кажется, что с ним уходит и жизнь. Последние монологи сестры произносят тихо и чересчур сдержанно (возможно, здесь скрытая полемика со знаменитым эфросовским спектаклем, где Маша, Ирина и Ольга едва ли не кричали эти слова), но, в сущности, так и бывает, когда на крик сил уже не остается. В каком-то смысле Галина Волчек завершила трилогию, поставив после первых «Трех сестер» и «Крутого маршрута» новый, очень горький спектакль о русской жизни.

Нина Агишева
Московские новости, №11, 13-19 марта 2001