Версия для печати

Брат, сестра и Соленый

Галина Волчек поставила "Три сестры" в "Современнике" второй раз

Говорят, в "Современнике" появился штатный астролог, высчитывающий благоприятные дни для премьеры. 6 февраля он действительно не обманул. Звезды вопреки всем пересудам, витавшим вокруг новых "Трех сестер", были к театру благосклонны. И если они не помогли в одночасье взойти на небосклон новым кумирам, то собрали целый звездный эшелон в зале. Такого телевизионного, театрального и эстрадного бомонда не видели ни на одной московской премьере сезона.

Галина Волчек поставила новый спектакль с молодыми актерами. Но ассоциации с первыми ее "Тремя сестрами" на Чистых прудах, в которых играли Марина Неелова, Валентин Гафт, Игорь Кваша, Галина Петрова, Елена Яковлева, возникали закономерно: в фойе о них напоминал буклет с восторженными отзывами о гастролях на Бродвее 96-го года; на сцене - узнаваемые мизансцены, костюмы Вячеслава Зайцева и все тот же спасительный мостик, перекинутый от одной кулисы к другой, обеспечивающий связь времен и одновременно решающий сложнейшую постановочную задачу: как быстро перенести действие из дома на улицу, не меняя декораций. Только сестры теперь помолодели, знаменитостей в спектакле оказалось в два раза меньше: Чулпан Хаматова (Ирина) - раз, Михаил Ефремов (Соленый) - два. Галина Волчек сознательно пошла на такой шаг, решив высветить потенциальных звезд.

Получились совсем новые "Три сестры" в старых декорациях и костюмах. С новыми исполнителями и новыми смысловыми акцентами: само время изменилось, а Галина Волчек осталась верна принципу читать Чехова без дистанции и ставить его пьесы как современные. И извечная чеховская и общечеловеческая тоска по лучшей жизни в характерах повернулась новыми гранями, для этого спектакля - принципиальными.

Соленый. С него начинать разговор не случайно - в этой работе Михаил Ефремов, похоже, выплеснул все, что в нем накопилось за время вынужденного молчания. Лед и пламя, не человек - оголенный нерв, раним и застенчив невероятно, причем раним и застенчив не по характеру, а потому, что есть на то веские причины. Впервые за много-много спектаклей перед сценой дуэли жаль становится именно его, а не Тузенбаха, которого он вскоре убьет. Такая буря оскорбленных чувств, такое щемящее одиночество и такая бездна в отвергнутой душе.

Ирина - Чулпан Хаматова. Это действительно ее звездный час. Если первый спектакль "Три сестры" был прежде всего историей любви Маши Марины Нееловой, то второй - взросления и отрезвления Ирины Чулпан Хаматовой. Светлый луч, магнит, притягивающий все внимание и эмоции.

И все же самым живым и естественным персонажем в спектакле оказывается не Ирина, а ее брат Андрей по пьесе (а по жизни муж) - Иван Волков. Ни одной заученной интонации. Все по существу, по-живому, по-человечески - ничего деланного и искусственного. Актер Театра клоунады Вячеслава Полунина, он и здесь оказался на такой высоте, которая многим "профи" драмы оказалась не по силам.

Наташа - по замыслу и исполнению - сама пошлость без всяких надежд на оправдание.

Маша - воплощение несчастья до знакомства с Вершининым и отчаяния - после его отъезда. И если несчастье действительно сквозит в каждом жесте Ирины Сенотовой, то счастье - какое-то кукольное - оборачивается восковыми страстями, холодными и статичными.

Вершинин - Сергей Юшкевич - начинает с прописных истин и штампов, от которых два шага до скучной трактовки образа как "ходячей философии", но вовремя разыгрывается и заставляет поверить и в их с Машей сильную любовь, и в наше повальное отсутствие счастья. "Счастья у нас нет и не бывает - мы только желаем его" - эти его слова могут служить эпиграфом к "Трем сестрам" Галины Волчек.

Это спектакль контрастов, нарушающий законы "правильной" расстановки исполнителей. Галина Волчек то нарочито ставит их спиной к зрителям, а то вообще оставляет сцену пустой, пряча сестер за ширмами. Те, в свою очередь, то говорят в пустоту и деланно впадают в прострацию, а то, будто спохватившись, обрушивают на партнеров и на зал такие зашкаливающие потоки эмоций, что они поглощают партер и перехлестывают через балкон.

"Три сестры" вообще при на удивление выдержанной классической манере, не шокирующей и не сражающей наповал трактовке является спектаклем смешанных форм и резких перепадов настроений. Стилистического и эмоционального единства в нем нет, не будет и не надо. И пусть с патетического шепота в нем срываются на истерический крик, в нем объяснено многое и прочитано даже то, что Чеховым и не написано. Например, в спектакле подчеркнуто родственные отношения Ирины с доктором Чебутыкиным, который когда-то очень любил ее мать. Сестры так выразительно глядят на его по-отечески нежные объятия с Ириной, что очевидно: они знают страшную тайну ее рождения, и младшая сестра им сестра только по матери. Доктор Чебутыкин - Валентин Никулин (после дальних странствий и неудачной попытки возвращения на российскую сцену во МХАТе вновь оказавшийся в "Современнике") догадку подтверждает. (Но это, по-видимому, из разряда откровений "к столетию", ведь первое представление "Трех сестер" состоялось 31 января 1901 года...)

Волчек даже удалось сделать внятным странный диалог Маши с Вершининым "Трам-там? - Трам-там...", над которым режиссеры бились начиная со времен Станиславского и Немировича-Данченко. Второй план весь оказался на авансцене: тайные драмы каждого чеховского персонажа в "Современнике" вскрыты и разложены по полочкам, крушение иллюзий и непоколебимая вера в лучшее будущее объяснены и адаптированы для всех. И так в сцене за сценой, фразе за фразой - толкование за толкованием. Для замкнутости и обособленности чеховских образов осталось мало места при столь прямой и откровенной режиссуре. Но Чехов лобового общения не любит. Полюбит ли его публика?

Ирина Корнеева
Время МН, 8 февраля 2001 года