Версия для печати

«Ну, как не полюбить буфетчика Петрушку!»

Конец 2007 года ознаменовался для театра «Современник» премьерой спектакля «Горе от ума» режиссера Римаса Туминаса, в которой у давно знакомых персонажей открываются вдруг новые и ранее не замечаемые черты. Но все кажущиеся новшества оборачиваются лишь мастерски созданной иллюзией. Тот же дворянский дом с гнездящимися на заборе воронами, с ворохом поленьев около громадной печи высотой с башню – провинциально уютный семейный очаг. То же фамусовское общество, глупое и беспощадное. Тот же любовный треугольник – Чацкий (Иван Стебунов), Софья (Марина Александрова), Молчалин (Владислав Ветров) – обозленный возлюбленный якобы бросает вызов услужливой природе соперника, да и всей окружающей его среде, а на самом деле лишь пытается обратить на себя внимание капризной аристократки, по-женски обиженной на отсутствие ну хоть каких-нибудь знаков внимания, кроме слов, разумеется.
Словам не придают новых значений, а герои будто бы только вчера жили в Москве, попав на театральную сцену как на страницу бытовой хроники в газету. Они стали поразительно знакомыми и понятными. В поучающих тирадах Фамусова (Сергей Гармаш) – обида на воспитанника, забывшего подаренную в детстве ласку, а нападки Чацкого на старшее поколение – реакция на равнодушие любимой. Все уже сказано русским гением, Туминас в своей постановке лишь скрупулезно проговаривает детали. Лишь одному герою грибоедовского «Горя от ума» «досталось» от Туминаса – Петрушке.
Все «непроговоренное» автором пьесы гармонично вписалось в образ дворового паренька. Туминас просто пересоздал Петрушку. Воспользовался тишиной – молчанием автора. Ведь если у персонажа нет реплики, это не значит, что он не может находиться на сцене. Есть великий жанр, который зовется пантомимой, - здесь говорит актерское тело. Очевидно, Евгений Павлов владеет этим мастерством, потому и играет в спектакле Петрушку.
Этот немногословный дворовый, выносящий подносы и звонящий в колокольчик, - фамусовский любимчик, который неустанно следует за своим хозяином, греет старому барину душу, веселя дурачествами, смягчает грубое помещичье сердце, вальяжно развалившись где-нибудь рядом в позе придворного кота. Юркий парнишка, прикинувшись собакой, залает на Чацкого, чтобы не умничал особливо, то во всех деталях на несколько голосов (т.е. физиономий – пантомимой), чередуя маски простого солдата и генерала, расскажет историю боевых сражений Скалозуба, то пожалеет оклеветанного Александра Андреевича, распрощавшись с образом дурашливого обалдуя, сочувственно станет заглядывать в глаза, то в духе итальянской комедии дель арте устроит домашний спектакль с коллегами, крепостными актерами. Прихватив в напарницы Лизу (Дарья Белоусова), в лучших традициях Дзефирелли разыграет слезливую мелодраму с элементами оперы, в которой свершатся предательства, измены и даже убийства, а потом, когда любимый хозяин отсмеется и остудит руки от аплодисментов, Петрушка с нарочитым дилетантизмом устроит «жонгляж» на полу. Не роль, а клад – целая галерея разнохарактерных образов, в нее помимо многочисленных масок дель арте, тоски и печали Пьеро, добавился еще и старинный любимец русского ярмарочного кукольного театра.
Тандем Фамусов-Петрушка – красноречивая режиссерская задумка. Дворовый мальчишка в фамусовском доме чувствует себя вольготнее всех: он и придворный шут, и пророчащий юродивый, и ручная собачонка. Павел Афанасьевич с ребяческой непосредственностью насладится разыгранной слезной трагедией, вдоволь повеселится над проказами любимца, по голове погладит, за ушком почешет – тешит и ласкает повесу, как единственное верное и по-настоящему любящее существо, понимающее страдающую душу Фамусова.
В трактовке Туминаса, в ласково-поучительных интонациях Гармаша знаменитые монологи, набившие оскомину всем школьникам своими непрогрессивными идеями, начисто лишаются каких-либо антидемократических смыслов. Павел Афанасьевич всего лишь отец, обиженный невниманием приемного сына: ведь Чацкий ни весточки из скитаний своих не прислал. Воровато прокрался, разложил чемоданы, еле уместившиеся на сцене, скляночки, баночки, узелок с едой – побрился, перекусил – заглянул на время в дом, где вырос, как на вокзал. Тут уж невольно согласишься с Софьей: «Не человек – змея!»
И не то что бы текст Грибоедова так никогда не звучал. Как раз у Туминаса он, наконец, зазвучал, избавившись от надиктованных советской педагогикой шаблонов, вколоченных в малолетние головы ржавыми гвоздями отвращения к живым, недолюбленным и от того страдающим персонажам «Горя от ума». И омерзительное фамусовское общество режиссером, по старой традиции, осмеяно. Эпизод, где дряхленькие князья и княгини – московское дворянство – в далеких от аристократического этикета позах греются у башни-печки, сильно напоминает гротесково-сатирическую немую сцену из «Ревизора». Поразительно, но именно в этих декорациях сюрреалистического абсурда текст Александра Сергеевича вернул свой подлинный смысл.
Открытый Туминасом Петрушка, обретя к финалу еще и демонический лик, загадочно – а-ля Мулен Руж – помашет цилиндром с башни-печи пролетающему высоко над сценой кукурузнику – привет, отозвавшийся из глубины веков, сегодняшнему московскому обществу. В истории о прошедшем времени герои, бесконечно похожие на нас, - так же мучаются друг с другом, заглядывая в глаза и души, в поисках искренней любви и нежности.

Леда ТИМОФЕЕВА

«Экран и сцена», январь 2008 года