Версия для печати

Земля, на которую валится небо

«Горячее сердце» — на сцене «Современника»

Стена, глухая, непрошибаемая, — ведущий образ премьеры «Современника». Маета — ведущее состояние персонажей спектакля «Горячее сердце». На сцене серые гаражи, они же сараи, пожарная часть со всеми атрибутами, включая дежурного в каске.

Этот город Калинов — обиталище тоски, образ единой России. Здесь двенадцать девок летом в сани запрягают и ездят на них по непаханому полю. Здесь каланча похожа на лагерную вышку и накренилась не по-пизански; здесь томятся неизбывной скукой, а развлекаются разбоем. Здесь народ «…такой терпеливый, что его грабить можно». Егор Перегудов и его соавтор, сценограф Владимир Арефьев, делают спектакль об архетипах родины: ее среде, характерах и коллизиях.

При этом Перегудов помещает всё в рамку: некий барин, «помешанный от театру», он же провинциальный антрепренер, продает свое прогоревшее театральное предприятие и уезжает «варить рыбий клей». Происходящее далее — своего рода «Play Островский», игра в классика, где звериную серьезность хрестоматийной трактовки замещает ироническая легкость, а густо-пастозное бытописательство — поэзия и гротеск.

Сюжет нанизан на пропажу 2 тыщ рублей. Факт, который держит, а потом рушит два любовных треугольника. Один — купец Курослепов, неверная жена Матрена и полюбовник Наркис. Другой — дочь купца Параша, влюбленная в Васю, сам расчетливый и трусоватый Вася и приказчик Гаврило, влюбленный в Парашу. Из-за денег Гаврилу гонят, Васю арестовывают, собираются сдать в солдаты. Но хозяин местной жизни подрядчик Хлынов его выкупает, берет в шуты и запевалы. У Параши, готовой за милым в солдатки идти, при виде возлюбленного, выплясывающего мелкой дробью с бубном, открываются глаза. А тут и деньги находятся, Матрену с Наркисом выводят на чистую воду. Параша решает выйти за Гаврилу…

Прижимистого купца Курослепова играет Василий Мищенко. Он достиг той степени актерской «спелости», когда каждая новая роль становится значимой. Роль, некогда написанная для бенефиса Прова Садовского, у Мищенко и впрямь центральная: Курослепову, мужику пьющему и с придурью, все кажется, что «небо валится»… И это — так играет Мищенко — не сонный бред, а провидческое ощущение наступающих последних дней. Он, как и ригористка Параша (Светлана Иванова), и гедонистка Матрена (Дарья Белоусова), и взяточник городовой (Владислав Ветров), и приказчик Гаврило (Сергей Гирин), — обладатель горячего сердца. Во всех персонажах пьесы горит сердце, пусть и по-разному, потому и на сцене пожарная часть.

Тщательно придумана партия Хлынова, тоскующего от громадных денег (Артуру Смольянинову вообще удается душевный вакуум с социальной подоплекой). Хлынов является на «лодке» — железной рыбе, этаком спускаемом на русское глубоководье корабле, бане пополам с баром, — поит всех до очумения, потом со скуки разбойничает «в лесу» — среди голых, обтесанных до стволов деревьев. В общем, разбойники тут дурашливые, хозяева жизни куражливые, всё смех смехом, а безнадежность большая — по масштабам Островского.

…Недавний «Скупой» Перегудова на сцене РАМТа, к сожалению, получился похожим на бильбоке: нарядный шар, не попадающий в «чашечку». Похоже было, что круговерть мольеровских персонажей выведена лишь ради талантливо придуманной сценической площадки. Кому-то другому можно было бы простить проходной характер работы, но не Перегудову. Возможно, из-за надежд, которые он внушает: одаренный, образованный и ученик Сергея Женовача. «Чем больше доверие, тем выше требовательность», — сказал как-то Вахтангов. После «Скупого» показалось: Егор Перегудов уже почти овладел формой, но пока еще далеко не овладел «большой режиссерской мыслью». В том смысле, что режиссура — занятие мировоззренческое, и постановщик тогда и постановщик, когда выражает свои идеи насчет того, как устроен мир.

«Горячее сердце» — работа при всем ее комизме серьезная. Пусть, на мой взгляд, выглядит как отдельный концерт сцена вокруг лодки-рыбы; не использованы богатые возможности образа городового Градобоева; не всегда точны интонации главной героини. Но режиссера тут занимают люди и положения, в которых дышит почва и судьба.

…Небо и впрямь падает на сцену, оказываясь электрической сеткой, но это не лишает происходящего тревоги. Мотивы маетной необъяснимости жизни, на которую вот-вот упадет небо, за 145 лет с момента написания пьесы стали звучать только громче. Как и страстная потребность, выраженная в финале спектакля пылкой Парашей, «пожить наконец по-человечески»

Марина ТОКАРЕВА
«Новая газета», 15 мая 2013 года