Версия для печати

«Три сестры» под мостом

В «Современнике» по-новому и очень современно прочитали Чехова

Начало нового века Галина Волчек отметила выпуском премьеры «Три сестры», которую она уже ставила в своей театре почти 20 лет назад. Тогда ей не удалось все сказать из-за цензуры, теперь же она решила в достаточно резкой форме сказать русской интеллигенции, позволившей так легко выбросить себя на обочину жизни, почему так произошло? До такого не могли додуматься даже самые крутые авангардисты, а вот в «Современнике» взяли да и превратили чеховских героинь в странниц, живущих где попало, в том числе под мостом.

Обычно режиссеры редко обращаются к тем пьесам, которые они ставили раньше. Не потому, что «в одну реку нельзя войти дважды», в театре и такое мыслимо, просто для этого нужны свежие мысли, которые заставят увидеть знакомое произведение в новом свете. Так вот, у Галины Борисовны появилась новая художественная идея для вторичного прочтения «Трех сестер». Поэтому, что бы там ни говорили злые языки по поводу реанимации старого спектакля с уцелевшим оформлением художника Петра Кириллова и костюмами Вячеслава Зайцева, нынешние «Три сестры» существенно отличаются от предыдущих.

И все же почему именно сейчас для руководителя «Современника» было важно вновь поставить «Трех сестер», да еще с новой актерской командой, уступающей по мастерству прежней, в которой блистательно играли Марина Неелова и Валентин Гафт? Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем вслед за режиссером хоть напомнить кое-что из пьесы.

Как известно, подполковник Вершинин впервые появляется в доме Прозоровых на именинах Ирины, В ответ на жалобы сестер по поводу скучной провинциальной жизни, где их знания никому не нужны, он произносит знаменитый монолог с такими словами; «Допустим, что среди ста тысяч населения таких, как вы, только три, но после вас явится уже, быть может, шесть, потом двенадцать, и так далее, пока наконец такие, как вы, не станут большинством, Через сто, двести лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной».., А теперь постарайтесь не упасть со стула и осознать следующее: то время, о котором гипотетически рассуждал Вершинин, уже наступило. Мы живем в нем! Прошло ровно сто лет, как Антон Павлович в 1901 году, поселившись в Ялте, написал для Художественного театра «Трех сестер», где роль красивой и несчастной в браке Маши предназначалась его будущей жене Ольге Леонардовне. Именно по этой причине Волчек рассматривает пьесу как послание писателя к нам, сегодняшним. Что дает ей право судить героев по самому высокому счету, а также насыщать спектакль жизненными реалиями нашего времени, ничуть не искажая главный смысл произведения. И если в 80-е годы мы были духовно ближе к трем сестрам, поскольку тоже мечтали переделать собственную жизнь и стать по-настоящему свободными, то теперь, скорее, готовы посмеяться над не вписавшейся в рыночные отношения интеллигенцией, по крайней мере — большей ее частью. Вот почему сегодня режиссер преднамеренно усугубляет конфликт трех сестер с беспощадной к ним действительностью.

На сцене как такового дома Прозоровых нет, есть только открытое, неуютное, «голое» пространство с остатками вынесенной на улицу мебели, что-то типа временного пристанища, крышей которого служит перекинутый вверху мост, как бы символически соединяющий век ушедший и век нынешний. Не зря начало спектакля чем-то напоминает пролог некой шекспировской трагедии. Занавес открывается, и мы видим среди бушующей снежной метели на высоком мосту застывшие три женские фигурки. Сильный ветер рвет их платья, заглушает слабые звуки вальса, тяжелые сумерки опускаются на землю, и кажется, весь мир погружается в хаос. Пусто, страшно, темно, безлюдно, Ощущение неприкаянности, одиночества, тоски, поселившееся в сестрах с первых минуты действия, не покидает их даже в самые светлые моменты. Не случайно короткая любовь Маши (Ирина Сенотова) и Вершинина (Сергей Юшкевич) похожа на конвульсии зашоренных людей, которые постоянно боятся, что их могут увидеть вместе. Счастье свое они берут урывками, стесняясь себя и своих чувств. Когда же Вершинина с полком переводят в Польшу, то, кажется, он рад этому: по крайней мере ему не надо будет метаться между женой и любовницей и совесть его будет чиста…

Ирина в исполнении Чулпан Хаматовой напоминает прекрасную птицу с подбитыми крыльями, отставшую от своей стаи. Она и хотела бы полюбить благородного Тузенбаха (Илья Древнов), да не может, ибо внутри у нее все молчит, а ключ от сердца давно потерян. Неожиданная гибель барона во время дуэли сильно на нее подействовала, состарила на несколько лет. Бедная девочка вдруг поняла, что впереди, кроме безрадостного труда и одиночества, ей она станет такой же старой девой, как ее старшая сестра Ольга (Ольга Дроздова), измученная постоянными головными болями и бездарными учениками в гимназии. В то же время Ирина никогда бы не согласилась выйти замуж за Соленого. Не потому, что он бретер и дуэлянт, просто она не смогла бы жить рядом с человеком, уверенным в своей похожести на Лермонтова и не прочитавшим при этом ни одной умной книги. Хитро и по-своему тонко эту роль исполнил приглашенный на спектакль Михаил Ефремов. Он вместил в образ Соленого глупость самодовольного служаки и наивность неандертальца, беспомощность незащищенного в любви человека и беспросветность неотесанного чурбана, претендующего на светские манеры. В течение всего спектакля Михаил Ефремов работает на контрастах, высвечивая то одну грань характера своего героя, то другую, а когда объясняется Ирине в любви, то он одновременно жалок, смешон и несчастен. Наблюдая за его психологически виртуозной игрой, я подумала: как жаль, что он из-за своего вздорного характера не сыграл эту роль в спектакле МХАТа у отца, в таких его удивительных «Трех сестрах», где отчетливо звучала мысль о том, что какой бы трудной ни казалась жизнь она все равно прекрасна.

Нельзя сказать, что Галина Волчек, бывшая соратница Олега Ефремова, «окрашивает» жизнь своих персонажей в черные тона, тыкает их носом в грязь. Переживая за судьбу каждого героя, она призывает и их, и нас быть мужественными и сильными, так как страдания только в том случае оправданы, если жизнь человеческая имеет благородную цель. Ну а ежели таковой нет, тогда ее приходится тащить волоком, не понимая, зачем солнце встает каждый день, почему птицы возвращаются в родные края, а весной распускаются листочки на деревьях. Тогда все становится трын-трава. Недаром Чехов писал в письме своему издателю Суворину: «Плохо, когда у нас в душе хоть шаром покати... И эта болезнь безверия, отсутствие цели хуже сифилиса и полового истощения».

Страшно представить, но Чехов сочинил «Трех сестер» за три года до своей смерти. Он знал, что его болезнь неизлечима, и тем не менее не роптал на судьбу, не просил Книппер оставить сцену и сидеть рядом с ним. Наоборот, почти каждый день писал ей в Москву письма, полные любви и нежности. При этом он не был сентиментальным человеком, никому не хотел выдавать готовых рецептов счастья, поскольку ценил в людях самостоятельность и ум. Вот почему, когда сто лет назад он отправлял нам послание в виде пьесы «Три сестры», то, наверное, полагался на наше человеческое достоинство, честь, которые и сегодня не имеют цены. Только сам человек не распродавал их...

Любовь Лебедина
Труд, 17 февраля 2001