Версия для печати

Враги: история любви

Худрук знаменитого театра «Гешер» поставил в «Современнике» еврейскую мелодраму высочайшего качества. В ней все как полагается и без лишнего пафоса: «и жизнь, и слезы, и любовь».

Роман Исаака Башевиса-Зингера «Враги: история любви» — произведение, идеально подходящее для сцены и экрана. Рафинированные страсти и богоборческая философия в одном флаконе. Несчастный еврей Герман Бродер (Сергей Юшкевич) чудом выжил во Вторую мировую, спрятавшись на сеновале у собственной служанки Ядвиги (Алена Бабенко). Жена и дети погибли. В знак благодарности за спасение герой женится на прислуге и переезжает с ней в Нью-Йорк. Там у Бродера, переживающего кризис еврейского самоопределения, как-то сразу и вдруг заводится бесшабашная рыжеволосая любовница Маша (Чулпан Хаматова). Когда круг (точнее треугольник) замыкается, возникает чудом выжившая первая жена Бродера — Тамара (Евгения Симонова). Зрителю предлагается оценить душевные терзания героев, накал страстей и... экзистенциальные проблемы.

Поставить такое, казалось бы, тривиальное «мыло» Евгению Арье предложила Галина Волчек, безошибочно разглядев в режиссере человека, умеющего виртуозно упразднять пошлость на сцене и возводить в ранг философии человеческие слабости. В итоге получился безупречно стильный и сильный спектакль. Грамотной режиссерской подаче во многом поспособствовала стильная и скупая сценография Семена Пастуха (четыре раздвижные стены, обозначающие временные и пространственные пласты происходящего, отсекающие одну жизнь Бродера от другой) и сильный актерский состав спектакля. Всем актерам одинаково хорошо удались люди, а не ролевые модели «слабовольный муж», «похотливая любовница», «добрая жена», «идеальная мать».

Машу Хаматова играет страстно, нервно, неровно, — ее героиня цинична, порой ядовита, но вместе с тем пленительно хороша. Она отдается любовнику в телефонных будках, врет в глаза, придумывает беременности и... боготворит его. Ядвига Алены Бабенко — маленькая женщина с философией служанки, не сильна в постели и в разговоре, но предана. Эта животная преданность заставляет ее прощать Герману всю его нелепую жизнь и до конца смотреть на него влюбленными глазами. Тамара... Евгении Симоновой удалось сыграть все: мудрость и самоиронию, потухшие глаза матери убитых детей. Ее героиня умеет понять, простить и пожалеть. Она умеет любить. Не зря же в финале именно Тамара остается с Ядвигой и растит ее дочь от Германа. После самоубийства Маши обе женщины решили назвать девочку ее именем.

Мелодраматичный донельзя роман на сцене «Современника» выглядит строго. Здесь все разложено по полочкам, рассчитано до мелочей, сцены близости дозированы и лаконичны. Режиссер выводит на экран самое интимное, — зритель как бы парит над уставшими любовниками и слышит их тайные разговоры. Правда жизни, с этими ее кроватями, любовями, кровью и слезами, выпирает в спектакле, заставляет обратить на себя внимание. Натурализм не смущает, напротив, усугубляет эффекты.

За первым любовным планом отчетливо проступает второй, куда более важный, — план человеческого поиска. Бродер не принимает мира, в котором есть фашизм, не умеет смириться с тем, что пережил, ему нет места ни в Америке, ни в Израиле. Человек обращается к богу и бога отвергает («Нельзя курить? Богу, значит, мешает дым от моей сигареты и не мешает дым из печных труб лагерей?»).

Его неприкаянность какого-то вселенского масштаба — Бродер погребен под руинами собственной жизни. И оттого его детские метания между тремя женщинами заставляют зрителя задумываться не над адюльтером вовсе, но над тем, что есть одиночество, тоска и обреченность.

В финале Герман исчезает, — он так и не смог сделать выбор между прошлым и настоящим. Страх закостенел, тоска превратилась в неизбывность. Всего раз в спектакле Герман упоминает, что боится, будто фашисты придут вновь, уничтожат мир. Но и этого раза достаточно, чтобы понять: внутри героя Башевиса-Зингера идет своя война. И она еще нескоро закончится. Женщины как маячки, — как способ проблему внутреннюю перевести в проблему внешнюю. Легче думать, какую из любовниц предпочесть, чем решать, как жить дальше. Такая неосознанная, но очевидная подмена решений, тем не менее, приводит Бродера к бегству ото всех. Его трагедия — в невозможности выжить в мире иллюзий, невозможности принять несовершенный страшный мир как единственно возможный, в конечном счете, это трагедия человека, не примерившегося с судьбой и богом.

Как ни сложно было вывести второй план на первый, Евгению Арье это удалось. Теперь в репертуаре «Современника» есть золотая мелодрама. Экзистенциальная и низкая, чувственная и духовная. Такая, какой бывает только настоящая жизнь.

Наталья ВИТВИЦКАЯ
«Ваш Досуг», 8 февраля 2011 года