МОСКОВСКИЙ ТЕАТР "СОВРЕМЕННИК"
афиша | спектакли | премьеры | труппа | история | план зала
как нас найти | новости | форум "Современника" | заказ билетов
Исаак Башевис Зингер
ВРАГИ. ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Версия для печати

НА ВЕСАХ ИОВА

Режиссер Евгений Арье поставил в театре «Современник» спектакль «Враги: история любви».


В Московском «Современнике» с февраля идет премьерный спектакль «Враги: история любви» режиссера из Тель-Авива Евгения Арье. А 15 и 16 марта в рамках внеконкурсной программы фестиваля «Золотая маска» театр «Гешер», которым два десятилетия бессменно руководит Евгений Михайлович, покажет на сцене «Мастерской Петра Фоменко» пьесу «Шесть персонажей в поисках автора». Похоже, Евгений Арье, давно уехавший в Израиль, возвращается на родину. Хотя бы на время…

«Знаешь, почему Гитлер застрелился? Ему пришел счет за газ». Так смеяться над евреями могут только евреи. Потрясающая адаптивность национальной психики. Даже Холокост становится частью бытовой лексики. «Что это за жизнь без нацистов?» Страшно слышать, но слушать смешно. Столь смешанные эмоции испытываешь на спектакле «Враги: история любви», поставленном по одноименному роману Исаака Башевиса-Зингера. Худрук театра «Гешер» (Тель-Авив) Евгений Арье попытался вслед за автором - нобелевским лауреатом - постичь природу и характер противоречивого еврейского народа, проявившиеся в первые годы после Катастрофы. Поначалу возникает ассоциация чисто библейская. Пустая затемненная сцена. В углу скорчился человек, закутанный в рубище, босой. Не очень старый, но уже седой. Сразу вспоминается Иов, которого Бог лишил всего: жены, детей, имущества. Из монолога мы узнаем, что и этот человек лишился жены и детей: мимо проплывает лодка с женой и двумя детьми (ладья Харона). Они погибли в оккупированной немцами Польше. А он чудом выжил, три года скрываясь, и находится теперь в Америке. «Он, конечно, знал, что он в Бруклине, но слышал крики нацистов. Они тыкали штыками и пытались нащупать его, в то время как он все глубже и глубже зарывался в сено. Штык скользнул по его голове». Так, с отрывка из романа, вошедшего в монолог, начинается спектакль. Несчастная судьба журналиста Германа Бродера, которого играет Сергей Юшкевич, словно взвешивается на весах Иова. Но что на другой чаше весов? У Иова была вера. А герой Юшкевича не понимает, как можно верить в Бога после того, как Он допустил такое: «Если Бог вездесущ и всемогущ, Он должен был постоять за свой ЛЮБИМЫЙ народ». Но вот Бродер, очнувшись от ночного кошмара, сбрасывает с себя рубище и голый садится в ванну, словно пытаясь смыть с себя все воспоминания о своих несчастьях. Отмывает его Ядвига, которая когда-то была служанкой в его доме, а теперь стала законной супругой. Она с риском для жизни прятала Германа в деревне на сеновале, и в благодарность за это он взял ее с собой в Америку. Ядвига в великолепном исполнении Алены Бабенко, отлично имитирующей польский акцент, - наивная деревенская девушка, не знающая, как угодить своему господину, отчего много и излишне суетится. Она даже распрямиться при нем полностью не решается, так и ходит весь спектакль с сутулой спиной. Полное самоотречение и самоуничижение во имя любви, за которыми таится истовая страсть крестьянки, воспринимающей служение своему возлюбленному как следование Божьему пути, ради чего она даже готова сменить веру. Забавно наблюдать, как эта пока еще католичка с простодушной важностью рассуждает о том, как станет «настоящей еврейкой», и путает вынос торы с Крестным ходом. В общем, святая простота. Юшкевич надевает черный костюм, плащ, шляпу, очки, берет портфель и становится похожим на скромного интеллигента. Но такое впечатление, что и костюм помятый (во всяком случае, мешковатый), и плащ, и шляпа, и даже портфель. И сам он выглядит помятым: так и не смыл ночные страхи. Ядвига взирает на него еще почтительнее, ведь он идет на работу. (У этого Иова есть и работа: он продает книги, а попутно еще пишет речи для раввина.) Но подобная почтительность уже надоела Герману, а стремление жены строить вместе с ним еврейское счастье раздражает. «Счастья» и без того хватает. Потому что направляется он не на работу, а к любовнице.

Любовница Маша (Чулпан Хаматова) не только ослепительно красива, но и умна. С ней куда интереснее. Прибавим к этому пылкую сексуальность, и останется лишь позавидовать: как повезло мужику! Сразу вспоминается «Осенний марафон» и емкое русское словечко «ходок», которым характеризуется главный герой фильма. Но персонаж Юшкевича живет не в Питере, а в Нью-Йорке, американцы такого сорта людей интеллигентно называют «сексуально обсцессивными». И в данном случае это определение действительно подходит куда больше. Секс для Бродера - такое же навязчивое (обсцессивное) состояние, как и воспоминания. И даже сексапильная Маша с ее бурным темпераментом - только способ хоть на время забыться. Этот рефлексирующий интеллигент утратил не только смысл жизни, но и жизненный инстинкт. Он совершенно разучился радоваться жизни.

Маша в исполнении Хаматовой - казалось бы, полная противоположность герою. Она прошла концлагерь и выжила, судя по всему, только благодаря своим женским чарам. И в Америку попала, женив на себе Торчинера, у которого оказались родственники в США. И даже маму сумела с собой привезти. Чувствуется, что в борьбе за выживание способна проявить невероятную энергию. Но, сохранив жизнь, не знает, что с этой жизнью делать. И ее раздражает неуемное жиз-нелюбие матери, которая ни на минуту не оставляет дочь в покое, пытаясь пробудить жизнелюбие и в ней. (Какой колоритный образ создала актриса Таисия Михолап! В этой классической еврейской маме есть все: и старческое занудство, и подлинный трагизм, и специфический юмор.)

«Чем дальше отодвигалась Катастрофа, тем, казалось, они были ближе к ней». Именно этим объясняются особенности поведения двух любовников. Маша даже в постели с Германом то и дело заводит разговор о нацистах. Оба они живут в ожидании новой катастрофы. «Скоро все рухнет, и Америка исчезнет вслед за Польшей».

Здесь проблема, общая для многих выживших в Европе евреев, и тех, кто прятался от нацистов, и тех, кто был в лагере или гетто. Они не находят себя в настоящем, потому что не могут избавиться от прошлого. Вырвавшись из ада, сохранили его в своей душе. Холокост аукается в их сознании манией преследования, мыслями о суициде и утратой веры в Бога. (Маша даже всерьез спрашивает, а не был ли Бог нацистом.) Они верят только в Ад. Одним из первых Башевис-Зингер осознал размеры Катастрофы, постигшей еврейский народ, и задолго до теологов, размышлявших о проблемах веры после Освенцима, вывел формулу: «По-божески не иметь Бога, по-мирскому не иметь мира».

В этом Герман и Маша - родственные души, что связывает их друг с другом сильнее секса. Хотя сексуальные эпизоды очень выразительны. Со сцены веет таким жаром страсти, словно Хаматова играет не просто пылкую женщину, а саму Лилит, демона с огненными волосами, в пламени которых мужчина сгорает без остатка. Но этот неутолимый и злобный огонь пожирает и ее. В романе Маша - ангел смерти, уничтожающий свою и Германа жизнь, в спектакле эта функция смягчена, но и здесь становится ясно, что от героини Хаматовой можно уйти только в могилу. Она ярая собственница по натуре и не желает делить Германа с Ядвигой: уж лучше умереть, но вместе с ним. Хотя Торчинер не хочет давать ей развода, она жестко требует, чтобы Герман развелся с Ядвигой (а та ждет от него ребенка). Такое вот еврейское счастье Германа Бродера. Тут самое время отметить сценографию Семена Пастуха. Время от времени слышится стук колес, мелькает свет от вагонных окон, а на авансцене в ритме движущегося поезда покачивается Герман - на пути от жены к любовнице и обратно. В какой-то момент две площадки оказываются рядом, так что ему остается лишь перескочить. Для быстрой смены декораций используются маленькие тележки и раздвижные ширмы, позволяющие моментально перенести действие из одного места в другое, что придает спектаклю невероятную динамику. Сценическое оформление в целом предельно абстрактно. Но за ширмой вдруг возникают кусочки реального быта: то квартирка Бродера в Бруклине, то не менее скромное жилье Маши в Бронксе. Или выезжает телефонная будка. А во время телефонных разговоров и постельных эпизодов в глубине сцены открывается экран, на котором крупным планом представлены лица героев. Несмотря на то, что в оформлении господствует черный цвет, это не нагнетает атмосферу, она то и дело разряжается комедийными ситуациями, свойственными любовному треугольнику.

Но, как видно, для того чтобы еврейское счастье Германа стало еще полнее, треугольник неожиданно расширяется до четырехугольника. Оказывается, первая жена Германа Тамара жива и тоже приехала в Нью-Йорк. Восставшую из мертвых женщину, прошедшую через немецкие и советские лагеря, играет специально приглашенная Евгения Симонова. Вот она приходит к Герману домой. Ядвига и до этого жила в постоянном страхе, инстинктивно предчувствуя неминуемую беду, но такого уж никак не ожидала. Она приходит в ужас, словно увидела привидение. Героиня Симоновой, с трудом волочащая ногу, в которой засела пуля, действительно похожа на призрак, явившийся с того света. Это, наверное, самая сильная сцена в спектакле. И обе актрисы проводят ее просто блистательно. Игра Симоновой скупая, сдержанная, без надрыва, но актрисе удается передать главное, то, что за текстом, - только любовь к отцу ее погибших детей поддерживала в ней жизнь и помогла выстоять. Тем сильнее удар: муж нашел другую. Казалось бы, встретились женщины-враги (судя по названию романа). Но если врага Машу, грешницу, ворующую чужого мужа, Ядвига в минуту отчаяния покрывает самыми страшными польскими ругательствами, то теперь в роли Маши оказывается она сама. Богобоязненная женщина, мгновенно осознав, какой грех (пусть и невольный) совершила, предлагает единственное, чем может грех искупить - стать опять служанкой для обоих, как до войны. Но Тамара ее жертвы не принимает. Возврата к прошлому нет: там остались их с Бродером дети. Встреча с мужем была ее единственной надеждой - теперь ей уже ничего не нужно. С появлением Тамары мелодрама, казалось бы, приобретает трагический оттенок, но ненадолго. Если до того Герман бегал от жены только к Маше, теперь он начинает бегать и к Тамаре. «Я - труп... никто не может спать с мертвецом», - говорит она поначалу. В ней и вправду вроде бы нет никаких чувств. Симонова играет спокойное достоинство, временами позволяя себе самоиронию.

Тамара - единственная, кто ни разу не срывается во время всего спектакля. Неспроста в сюжете всплывает предание о 36 праведниках, чьи поступки перевешивают все людские грехи, и потому мир продолжает существовать. «Может быть, ты ангел?» - спрашивает Бродер. «Может быть», - отвечает она. Выходит, с «мертвецом» спать нельзя, а с «ангелом» все-таки можно. Но на экране мы видим, что Тамара обнимает Германа скорее по-матерински. И от этого герою Юшкевича вдвойне стыдно. Впрочем, ему стыдно и перед Ядвигой, и перед Машей. Он сознает, что супружеская измена - грех («нарушив одну заповедь, ты нарушаешь все десять»). Совести этот обсцессивный «ходок» не утратил. Может, этим в первую очередь и привлекает всех трех женщин? И его метания - не просто прыжки из одной постели в другую. Автор вывел в трех образах три ипостаси женщины. Женственность одной, сексуальная привлекательность другой, надежность третьей вместе воплощают мужской идеал, который очень редко обнаружишь в одном лице. Как тут выбрать? Одна устраивает быт, вторая удовлетворяет сексуально, к третьей можно пойти поплакаться и получить материнское утешение. Герман любит всех трех, мучается сам и мучает их, не в силах сделать окончательный выбор. Правда, делается все это деликатно: сказывается хорошее воспитание. Он умеет держать себя в руках даже во время приступов ревности. Срывается лишь однажды, в финале первого акта: «Да идите вы все к черту!!!». Но во втором акте все начинается снова. «Такие, как ты, не способны принимать решение. Тебе всегда нужен конвоир, который будет давать указания», - скажет ему Тамара. Роль «конвоира» берет на себя Маша, когда, наконец, получает развод. Героиня Хаматовой не хочет мириться с судьбой и отчаянно пытается заставить ее играть по своим правилам. Из женских ролей эта наиболее сложная. Тут противоречие на противоречии: истеричная любовь к жизни и неизбывная тяга к смерти, слабость и своеволие, смех и слезы, ложь (врет в глаза Герману, сообщая, что беременна) и искренность (действительно любит Германа), дерзкая смелость и панический страх одиночества. Актриса виртуозно передает все перепады в настроении своей нервной, капризной героини. Ну, стерва в чистом виде. Но как хороша! Притягивает, как магнит. Напор ее настолько силен (вплоть до секса в телефонной будке), что Герман полностью побежден, и они с Машей вот-вот уедут далеко-далеко начинать еще раз новую жизнь. Но появляется лодка, на которой они с Германом еще совсем недавно безмятежно катались, и увозит маму в царство мертвых. «С-с-сука, тварь, это она мне назло... умерла», - в бессильной злобе кричит Маша. Лишь теперь до героини Хаматовой дошло, что только мама своей неиссякаемой жизненной энергией заставляла ее жить. А мама, проплывая в лодке под зонтиком, спрашивает: «И шо это за смерть такая?» Она и теперь живее живых Германа и Маши.

Маша в итоге кончает жизнь самоубийством. А Герман в финале - окончательно сломленный человек. Он исчезает, хотя знает, что у Ядвиги будет от него ребенок. Не желает вообще иметь дела с продолжением жизни? Или боится окончательно испортить жизнь Ядвиге, Тамаре и своему чаду, которого эти женщины решили совместно воспитывать? И будет искать новый «сеновал»? Или наберется мужества и покончит собой?.. Выживают только те, кому есть ради чего жить. И те, кто верует. В этом плане героиня Симоновой достигает на весах Иова почти нечеловеческого равновесия. Как приняла она Германа, метавшегося между Ядвигой и Машей, так принимает и его ребенка и даже замуж выйдет вновь только за него, «пусть и в другой жизни». Герману же то, что посылает судьба, лишь усложняет жизнь - есть, что терять, и он боится потерять. Юшкевич не осуждает своего героя. Этот замечательный артист создал образ не столько конкретного еврея 40-х, сколько «послевоенного мужчины» в символическом отображении. Из романа недвусмысленно следует, что психология жертв нацизма - это система взглядов целого поколения, чудом спасшегося от гибели, Надежда на то, что мир принципиально изменится, не оправдала себя. Та же политика, те же фразы, те же лживые обещания. Профессора и дальше пишут книги об идеологии убийства, философии преступления, психологии террора. Инженеры изобретают новое смертоносное оружие. «Если время представляет категорию разума, то прошлое живо, как и настоящее: Каин продолжает убивать Авеля, евреев сжигают и сжигают в Освенциме, а сам я все еще прячусь в стоге сена, и нацист тычет мне в голову штыком». И Юшкевич с виноватой улыбкой смотрит вверх. Так кончается спектакль.

Не знаю, как Арье поставил «Врагов...» в Израиле, но актеры «Современника» работают превосходно. И это касается не только блистательной четверки, сыгравшей главные роли, но и тех, кто занят в эпизодах. И Таисия Михолап, и Александр Рапопорт в роли Рава Ламберга, и Сергей Гирин (Торчинер), и Андрей Аверьянов (Яша Котик с его искрометным «черным» юмо¬ром), и Григорий Острин в роли неунывающего инвалида - все они гармонично вписываются в уникальный по слаженности актерский ансамбль. Конечно, в этом большая заслуга режиссера, и «Современник» не ошибся, пригласив на постановку именно Арье. В итоге получился безупречно стильный спектакль. Вроде бы и режиссура вполне традиционная, нет нестандартных и авангардных ходов, но все рассчитано до мелочей. Всего в меру - и экзистенциального, и мелодраматизма, и юмора. А в целом - экзистенциальная высокая мелодрама. Где еще такое увидишь?

Владимир АНЗИКЕЕВ
«Страстной бульвар, 10» , 2011 год

ВРАГИ. ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Вернуться
Фотоальбом
Программа

© 2000 Театр "Современник".