Версия для печати

ЖИЗНЬ ПОД МОСТОМ

"Современник" показал новую редакцию "Трех сестер"

"Три сестры" - главный спектакль в жизни Галины Волчек. Нет, не так. "Три сестры" - главный "месседж" Волчек. То единственное драгоценное слово, которое она упорно повторяет, по-разному интонируя, — столько же для нас, сколько и для себя. Пытаясь что-то понять. И понятое воплотить — как можно более членораздельно. А вовсе не просто сохранить репертуарный хит.
Галина Волчек — живой режиссер. То есть сначала человек, а только потом профессионал. Вы не представляете, сколь редкое это явление. Волчек меняется, а способность к переменам — главный признак живого существа. "Три сестры" растут и эволюционируют вместе с ней. Они тоже живые.
Последний раз "Сестры" обновлялись в феврале 2001-го. За семь лет Чулпан Хаматова вызрела из Ирины в Машу. Из девочки в женщину. Уже с первой сцены от нее буквально глаз не оторвать. Вместе с новой Машей пришла на сцену волнующая, темная чувственность. Я видела трактовки и смелее, видела где-то за границей, как Маша в ответ на призывное "трам-там-там" подхватывала плед и удалялась в сторону сеновала. У Волчек ничего подобного, разумеется, быть не может, и зримое сближение Маши с Вершининым (Владислав Ветров) ограничено поцелуями, но то, что между ними происходит, в сегодняшнем лексиконе определяется словом "секс". Никак иначе.
Рядом со мной на премьере обновленных "Трех сестер" сидел Эдвард Радзинский. Жестикулировал вместе с Андреем Прозоровым (Илья Древнов), беззвучно повторял текст за Тузенбахом (Иван Стебунов). Отбивая ладони на поклонах, повернулся сияющим лицом: "Ты знаешь этих девочек?" Я опешила: "Каких девочек?" — "Да всех трех. Замечательные актрисы! Как фамилии?" Выяснилось, что классик отечественной драматургии отстал от театрального процесса и не знает ни в лицо, ни по имени как Чулпан Хаматову, так и Ольгу Дроздову (Ольга). А вот Виктория Романенко — новая Ирина — сюрприз для всех. Студентка четвертого курса "Щепки" явилась в театр "самотеком". Дежурила у служебного подъезда, дождалась Волчек, сказала: "Говорят, вы ищете Ирину. Попробуйте меня". По результатам пробы все прочие претендентки отсеялись. Возникла нетипичная, небанальная младшая сестра — с круглощеким детским лицом, какое и бывает у хороших девочек в двадцать лет...
Галина Волчек очень любит трех сестер. Не пьесу, хотя и пьесу тоже, но самих героинь. Я помню, как мы спорили с ней однажды. Как я — не без элемента провокации — но в основном искренне возмущалась: ведь сам текст свидетельствует против сестер. Они дурно воспитаны, неделикатны, чудовищно эгоистичны. Через полчаса после знакомства с Вершининым уже злословят в его обществе про Наташу, которую он пока и в глаза не видел: "Ах, как она одевается! Не то чтобы некрасиво, не модно, а просто жалко..." Маша — в лицо гостям: "В прежнее время... к нам на именины приходило всякий раз по тридцать — сорок офицеров, а сегодня только полтора человека..." Ольга — в ответ на хамское обращение Наташи с няней: "Подобное отношение угнетает меня... Всякая, даже малейшая грубость... волнует меня..." "Меня, меня" — да забудь ты о себе хоть на минутку!..
Вот что отвечала мне тогда Галина Борисовна: "У Чехова нет хороших людей. И нет плохих. У него все плохие тире хорошие и хорошие тире плохие. Как мы. И я его за это обожаю. Даже Ирина Прозорова — не прекраснодушная миленькая девочка. Она бунтует против жизни вокруг, против самой себя, она готова сестре голову подушкой разбить..."
Голову подушкой — не самое страшное из деяний Ирины. Тузенбах уходит на смерть. Ирина это чувствует, но солгать во спасение все равно не может. Сказала бы: "Я люблю тебя", — глядишь, все обернулось бы по-другому. Счастливый человек не притягивает пулю. Но — "Любви нет. Что же делать?" — ответила Ирина на призыв жениха. Он ушел и был застрелен маньяком Соленым, который лишь закончил начатое Ириной. Ирина убила Тузенбаха. В последней редакции "Трех сестер" это стало для меня особенно очевидно.
Честность Ирины в каком-то смысле свойственна самой Волчек. Она не будет выгораживать любимых героинь. И не обеспечит им выгодный фон — мол, оправдайтесь сами. Был бы Тузенбах потусклее, мы не заметили бы детскую жестокость Ирины. Но барон — чудный, улыбчивый, веселый и ласковый, как щенок. Застенчиво щурится за круглыми стеклами очков. Смотришь на сцену в раскаянии: все-таки нам, сильным женщинам, надо быть осторожнее...
Еще одна жертва нерассчитанной женской силы — Кулыгин. Сергей Юшкевич ради него оставил роль Вершинина. То есть, как вы понимаете, речь идет о типаже героя. Высокий, статный, поначалу — как и Вершинин — с усами. Очень добрый, очень порядочный, невыносимо заурядный. В первом акте — Ипполит из рязановской "Иронии судьбы". Для таких — положительных и хозяйственных — любовь — дело бытовое. Где-то между коврами, занавесками и персидским порошком... Но постепенно в этом человеке открываются бездны душевного благородства, до слез пробивающая сила страдания. Кулыгина все здесь жалеют. Все любят — включая Машу. Она знает, что виновата. Да, любовь выскочила, как убийца из-за угла, как сумасшедший с бритвою в руке и тэ пэ, но грех от этого не перестает быть грехом. Такого Кулыгина обмануть — словно ребенка обидеть. У юродивого копеечку отнять.
Масштаб Кулыгина растет от сцены к сцене. Недавно был Ипполит, а сейчас уже Каренин (если рассматривать Каренина спокойно, без предвзятости Анны). Мужчинам с Волчек вообще везет — я драматургических героев имею в виду. Едва ли не самое точное попадание спектакля Древнов — Андрей. Покорный супруг, видимо, плохой любовник (не потому ли закрутила Наташа с Протопоповым?), растерянный, чудовищно одинокий. Речь в защиту жены, в свою защиту произносит на пустой сцене. Сестрам он безразличен. С высоты хорошего вкуса заклеймили человека, поставили на нем крест и потеряли всякий интерес. Я же говорю — сильные женщины... Даже новый Соленый — Артур Смольянинов (вот Михаила Ефремова в этой роли трудно забыть) — удостаивается от Волчек милости к падшим. Когда понимаешь вдруг, что и преступник — жертва, это великий шаг. С этого начинается созидательная работа души. От Соленого в лучшие его моменты веет настоящей мистической чернотой. Тузенбах делится с ним планами на будущее, а Соленый уже знает — видит, — что барону осталось немного. Видит — и ничего не может предпринять. Он обречен убить, как барон — быть убитым.
Единственная, кого Волчек ненавидит в "Трех сестрах", — это Наташа. Модным поветрием у постановщиков в последние годы стала неоднозначная трактовка этого образа, мол, есть и у Наташи своя правда, но Галина Борисовна не сдается. В ее спектакле у Наташи правды нет. Не было у Дарьи Фроловой, нет сегодня у Марины Александровой. Ядовито-розовый мотылек, визгливая истеричка с мозгами не больше булавочной головки. Белокурое животное, сексапил номер пять. А как насчет того, что сестры ее поначалу обижали? Да никак, говорит Волчек. Никто ее не обижал. Это Хам, точнее, Хамка, которая вторглась в чужую жизнь назойливо и бесцеремонно, и плевать хотела на мнение сестер по поводу зеленого пояса... Степень вульгарности Наташи — Александровой выходит не только за рамки Чехова, но и за рамки спектакля. Что поделаешь — у Волчек свои пристрастия. Она меняется во многом, но не в этом.
Сохранено в третьей версии и сценографическое решение. От кулисы к кулисе переброшен горбатый тяжелый мост. Наверху происходят лишь знаковые сцены: марширует уходящая бригада; пробегает в одну сторону — туда, откуда нет возврата, — Тузенбах; хочет прыгнуть вниз Ирина — сестры еле успевают ее удержать; Маша и Вершинин бросают друг на друга прощальный взгляд... Проза жизни, вернее, сама жизнь течет под мостом. Сестры у Волчек бомжуют. Они бездомные, хоть и располагают формально четырьмя стенами и крышей над головой. В этом ощущении неприкаянного сиротства — секрет долгой жизни "Трех сестер" в "Современнике". Они были поставлены в 1982-м — в стране, не дававшей людям ощущения тепла и родного дома, восстановлены в начале нулевых — на руинах того, что все-таки было, и переосмыслены сегодня, когда мы кладем первые камни в новый фундамент. Что за дом мы построим, будет ли в нем тепло и уютно, еще вопрос. До той поры вполне успеет состояться четвертая редакция "Трех сестер"...

Елена ЯМПОЛЬСКАЯ

«Известия», 27 марта 2008 года