Версия для печати

"Оставьте деньги на свои похороны!"

Премьера в "Современнике": "Мамапапасынсобака" Биляны Срблянович

Похоже, что "Современнику" и его руководителям надоело слушать хоровые завывания "продвинутых" московских критиков о том, как он постарел, заматерел и "засиделся". Знаменитый театр продолжает свои "опасные игры" с новой режиссурой, которая, несмотря на то, что его хоронят с 1970-го, 68-го и даже с 64-го года, охотно туда идет. На постановку "Сладкоголосой птицы юности" Теннесси Уильямса театр пригласил телевизионно-театрального Кирилла Серебренникова. Теперь наступила очередь Нины Чусовой, ученицы Леонида Хейфеца по ГИТИСу, которая при молодых годах поставила уже четыре самостоятельных спектакля в Москве и теперь в "Современнике" - пятый.

Здесь другой, чем у Серебренникова, "случай". Здесь успех неоспоримый, шумный, радостный. Здесь сенсация. Московские слухи сработали - ко второму-третьему представлению на маленький полуторачасовой спектакль попасть уже невозможно.

К пьесе Биляны Срблянович - "продукции" среднего качества, для "новой волны", рядовой и типической - режиссер Чусова и актрисы отнеслись трезво, но и ответственно, намереваясь оправдать и подтвердить свой выбор. С какой бы настойчивостью ни писали в наших программках, что автор - недавняя сербская журналистка - в Европе о ч е н ь известна и востребована, пьеса ее - поверхностное запечатление сегодняшней уличной и дворовой речевой стихии, отдельных слов, отдельных фраз. Как и в других, подобных, в ней не только нет сюжета, но почти нет и событийного ряда, разве что появление больной девочки, от которой сверстники требуют превратиться в "собаку". Движение и напряжение должен был обеспечить театр. Он и сделал это силами своих талантливых актрис, с которыми у молодого постановщика возникли взаимоувлечение и контакт. Окажись исполнители послабее, как это сплошь бывает с постановками новых авторов, которых играет зеленая молодежь, студенты, невостребованные актеры, непрофессионалы и совсем редко - мастера, спектакль увяз бы в словах. Азарт, ярость и яркость, абсолютная подлинность возраста, детской психологии и пластики - это все от них, от невероятной и потрясающей Чулпан Хаматовой ("мальчик поменьше"), продолжая опытной Галиной Петровой ("большой мальчик") и красавицей Ольгой Дроздовой ("большая девочка") в вечер премьеры родившейся как характерная актриса, завершая самой молодой из всех, почти дебютанткой Полиной Рашкиной ("больная девочка").

Времена великих советских травести приходят на память - Сперантовой, Чернышевой, Булкиной в Центральном детском театре; Юльской и незабвенной Князевой, которая в Московском ТЮЗе добрые тридцать лет вела и возглавляла репертуар, позже - там же Лии Ахеджаковой и Тамары Дегтяревой... Никакой самый непосредственный и одаренный ребенок не мог сыграть мальчиков и девочек, как могли и умели они, игравшие знаменитых маршалов в их босоногом детстве, юных партизан и сыновей полка, пламенных пионеров и баловней из обеспеченных семей; первых красавиц класса и добрых дурнушек, отважного Тома Сойера и благородного хулигана Гекльберри Финна... Их редкое амплуа, ныне уничтоженное, как и театры для детей, оставалось прекрасным. И голос Сперантовой - гайдаровского Тимура - несся из репродукторов всей страны, неколебимо свидетельствуя, что в мире детства все благополучно, спокойно и всегда кончается хорошо, добрые и благородные побеждают, "плохиши" исправляются или терпят поражение.

Другое время - другое детство - другие мы, взрослые.

Короткий, на полтора часа спектакль с названием в одно слово - "Мамапапасынсобака" - о детях. О том, какими мы их сделали. И какими они видят нас. Лишь поначалу кажется, что он о клоунах. Так громко кричат на сцене актрисы, играющие детей. Такие широкие брюки-шаровары на помочах - у мальчишек. Такие огромные кроссовки-бутсы на тоненьких ногах. Так вздыблены волосы, обведены черным глаза, густо нарумянены щеки у "большой девочки". Такой клоунский пестрый грим у "большого мальчика". Такие огромные, восковые, ненатуральные уши у "мальчика поменьше". (Говорят, что исполнительница роли Чулпан Хаматова специально привезла их из Германии). И интерьер - игровая детская площадка с "горкой", песочницей и качелями раскрашена яркими, "химическими", не театральными, а цирковыми красками (не слишком удачная работа художника Владимира Мартиросова). И цирковым комплиментом - руки четверых сцеплены и подняты вверх в приветствии - начинается и кончается спектакль. Клоунское из него до конца не уходит, отступает, растворяется в подтексте или контексте действия. Быть может, для того, чтобы вдоволь отхохотавшимся, нам не стало страшно и горестно до слез (некоторые в зале и плачут).

Имена у детей - сербские, но созвучные нашим. Впрочем, все в этом спектакле такое, как у нас. Даже о войне в Сербии и югославской трагедии в пьесе говорят не меньше и не больше, чем мы о Чечне, и столько же о киллерах, террористах (вопят по-английски "I am killer!", "I am terrorist!"), о знаменитых марках машин "Чероки" и "Ауди", и так же, как наши, с легкостью кроют друг друга "Пидером лопоухим!" и "Г...ном!".

Детство как зеркало и как возмездие живет в спектакле.

Вера МАКСИМОВА
"Независимая газета", 17 января 2003