Версия для печати

ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ

Галина Волчек вновь поставила чеховские "Три сестры"

Когда в 1982 году Галина Волчек впервые поставила "Три сестры", их бродило по Москве минимум двенадцать. В тот год спектакль Галины Волчек - особенно в сравнении с резким, обостренно-злободневным сочинением Юрия Любимова и Юрия Погребничко - казался вполне спокойным.
В 2008 году, в третий раз обновляя свой старый спектакль (вторая редакция - 2001 год), Галина Волчек, казалось, ничего принципиально не изменила ни в мизансценах, ни во внешнем рисунке ролей. И Чулпан Хаматова, выходя в черном платье точно такого же кроя, какое было на Марине Нееловой, в первые мгновения кажется едва ли не ее клоном. И знаменитый мост по-прежнему нависает над сценой нарочитым, едва ли не навязчивым символом, и сценический круг крутится с той же стремительностью, заставляя сестер вновь и вновь бежать от судьбы в недостижимую Москву.
Но чем дальше, тем сильнее ощущаешь, как повысился градус этого сочинения, как обострились его внутренние коллизии. Никакой кантилены - сплошные взрывы, всплески, потребность о чем-то самом страшном выкрикнуть не в доме, но на мосту, вольтовой дугой выгнувшемся над сценой. Спокойный спектакль 1982 года вдруг обрел сегодня лихорадочную, отчаянную ноту. Сродни той, что выкрикивают Роде и Федотик (Евгений Павлов и Олег Феоктистов), прощаясь с сестрами. Их едва сдерживаемые рыдания становятся интонационным ключом ко всему последнему акту, построенному как череда горестных, отчаянных, последних прощаний.
Здесь Волчек вновь обнаружила в себе явное пристрастие к экспрессионизму, сдвинутому, предельно субъективному взгляду на мир. В последнем акте Андрей (здесь его играет Илья Древнов - Тузенбах второй версии), наконец проснувшись от забытья, отчаянно рыдает, прощаясь с надеждой: "Ни одного подвижника, ни в прошлом, ни в настоящем!", - и сам отлично понимает, что это он должен был стать тем самым подвижником, но был съеден захолустной хищницей (именно так - крикливо, истерически-жеманно и властно играет Наташу Марина Александрова).
Герои этого спектакля в большинстве своем очень молодые, и оттого к ним возникает особое, острое сострадание. Даже Соленый, сыгранный Артуром Смольяниновым, предстает здесь бедным пасынком века, психологическим уродцем, не умеющим справиться со своими страстями. В его интонациях и жестах легко прочитываются дикие повадки современной улицы с ее ущемленным самолюбием.
Впервые на моей памяти здесь так отчетливо проступает ужас Ирины перед предстоящей дуэлью: она раньше всех понимает ее неотвратимость. Слова Соленого ("Счастливого соперника у меня не будет!"), обращенные к ней в хамском порыве страсти, обычно звучат как безобидная шутка, но здесь принимают характер реальной угрозы одержимого фанатика. Студентка IV курса Щепкинского училища Виктория Романенко играет это с предельной ясностью и силой. Она приносит в спектакль ту долю юной страсти, напряжения и отчаянья, которые превращают его из очередной редакции в новое прочтение. Когда в сцене пожара она кричит: "Выкиньте меня, выкиньте!", - это не просто истерика интеллигентной барышни: она и вправду взлетает на мостик, чтобы выброситься с него.
Это вообще свойство нынешнего спектакля Галины Волчек: чеховские подтексты, недомолвки, внутренние монологи обретают не грубую, но отчетливую проявленность. Она доверилась не только подтекстам, но и тексту, приняв его всерьез, прямо. И расслышав в кулыгинском "я доволен, я доволен" внезапный сбой программы, ужас непринятой любви.
Кулыгин Сергея Юшкевича прекрасно видит, что происходит между Машей и Вершининым (спокойный, харизматичный Владислав Ветров). И Маша, сыгранная Чулпан Хаматовой женщиной-девочкой, талантливой и бесстрашной, уже готовая в сердцах бросить мужу непоправимо-обидные слова, вдруг замолкает и резко меняет тему, видя его исполненный страдания взгляд. Белесый, точно не от мира сего Кулыгин у Юшкевича балансирует на опасной грани юродства и святости. Впрочем, на такой же грани мы застаем в спектакле еще одного несчастного влюбленного - Тузенбаха. По крайней мере, так играет своего близорукого, с каким-то неправдоподобным прищуром барона Иван Стебунов.
Сама же Волчек, свободно, с наслаждением балансируя между трагедией и мелодрамой, в последнем акте усиливает напряжение до предела, каждому персонажу даря долгое-долгое прощание. За каждым из них - целая судьба, характер и жизненная философия.
А еще - мужество и ясность, в страданиях добытые тремя красивыми и бесстрашными женщинами, новой троицей, застывшей на мосту символом духовной стойкости.

Алена КАРАСЬ

«Российская газета», 29 марта 2008 года