Версия для печати

Девушки и смерть

На сцене "Современника" - премьера спектакля с участием Чулпан Хаматовой и Алены Бабенко

Давно не доводилось видеть в Москве такой качественной, умной и стильной постановки, как "Враги: история любви" по роману Исаака Башевиса-Зингера.

Роман Башевиса-Зингера поставил в Москве наш бывший соотечественник, ныне гражданин Израиля и руководитель знаменитого театра "Гешер" Евгений Арье. Российская сценическая культура привычно поглядывала в сторону маленькой, но гордой ближневосточной страны несколько свысока. Свысока своих великих традиций, своего великого театрального прошлого и своего изобильного театрального настоящего. После спектакля, выпущенного Арье в "Современнике", заводить разговор о провинциальности театральной культуры Израиля как-то не поворачивается язык. Впору на себя оборотиться. "Враги: история любви" - один из самых стильных (причем по-европейски стильных) спектаклей, какие были поставлены последнее время на русской сцене. Даже не представляю, кто из наших режиссеров справился бы с таким литературным материалом, не впав при этом ни в местечковую слезливость, ни в пафосный надрыв, ни в привычную пошлость "любовь-морковь", но сохранив при этом эмоциональный градус первоисточника.

Вроде бы и нет в режиссуре Арье никаких откровений, нестандартных и авангардных ходов, но как же тут все грамотно разобрано и собрано. Как безупречно приспособлен для сцены роман Зингера (инсценировка самого Арье и Рои Хэн). Какая изумительная сценография, сделанная еще одним нашим бывшим соотечественником - Семеном Пастухом, и главное - как прекрасно играют все без исключения артисты. Не только Чулпан Хаматова (ее победительная актерская харизма может, как известно, вытянуть любую, даже самую скудоумную режиссуру), но именно все - включая исполнителей ролей второго и третьего плана.

Роман Башевиса-Зингера был в свое время экранизирован Полом Мазурским со звездами экрана Леной Олин и Анджеликой Хьюстон. Получилось типичное голливудское "муви". Из рафинированной прозы лауреата Нобелевской премии и впрямь очень легко свалиться в театральный или кинематографический треш, ибо Зингер принадлежал к числу тех редких, если не уникальных писателей второй половины ХХ века, которые позволяли себе быть до неприличия мелодраматичными и оставаться при этом великими. Душераздирающей сюжетной канве книги "Враги: история любви" позавидовали бы разом Ф.М. Достоевский и создатели всех мексиканских сериалов.

Действие романа происходит в Америке середины 50-х в среде уцелевших в ужасах Холокоста еврейских эмигрантов. Главный герой Герман Бродер (прекрасная работа Сергея Юшкевича) потерял в мясорубке Второй мировой войны жену и детей. Его же самого спасла их служанка Ядвига, безграмотная польская девушка, отдававшая своему бывшему хозяину последний кусок хлеба и с риском для своей собственной жизни и жизни своих родных прятавшая его на сеновале (Алена Бабенко отлично имитирует польский акцент, но играет не деревенскую дурочку, а просто наивную, но беззаветно преданную герою женщину). Теперь Бродер вывез самоотверженную Ядвигу в Америку и в благодарность женился на ней, но любит он другую женщину - демонически привлекательную, умную и независимую еврейку Машу (ее-то и играет Чулпан Хаматова). Маша тоже замужем, но ушлый Леон Торчинер никак не дает ей развода.

Когда углы в любовном треугольнике становятся такими острыми, что уже ранят всех до крови, в жизни Бродера объявляется его первая жена, расстрелянная нацистами, но чудом выжившая, нашедшая Германа спустя долгих десять лет Тамара (Евгения Симонова восхитительно играет спокойное достоинство и ироничную мудрость). И вот к любовному треугольнику присоединяется обретший вдруг плоть призрак прошлого. Кажется, никто, кроме Зингера, не позволял себе в литературе ХХ века такой сюжетной лихости. Точнее, эта лихость могла стать уделом или постмодернистов, ведущих лукавую игру с жанром, или незамысловатого pulp fiction. Но в том-то и дело, что написанный превосходным, чуть скуповатым языком роман Зингера - это настоящая литература, в которой дышат и жизнь, и почва, и судьба.

За его сюжетом, как и во всех произведениях этого писателя, проступают поистине библейский онтологический размах и экзистенциальные прозрения. После ужасов Холокоста судьба предлагает героям такие неразрешимые нравственные дилеммы, толкает в такие духовные бездны, что они совершенно сопоставимы с существованием на краю гибели в самых страшных лагерях. И то, что этот ад творится не поблизости от газовых камер Освенцима или Майданека, а в сытой, благополучной Америке, делает эти бездны только страшнее и глубже.

Именно этой главной теме романа Арье и его соратникам удалось найти адекватный сценический язык. Действие спектакля начинается на черной, абсолютно пустой сцене, где разъезжающиеся створки задника иногда образуют экран. Порой "бобуилсоновский", светящийся ровным, ко всему безразличным светом, порой просто экран для видеопроекций, на которых в самые интимные моменты жизни мы видим героев крупным планом. Сценическая среда в целом предельно развеществлена и абстрактна. Но ездящие из одной кулисы в другую ширмы вдруг обнаруживают то тут, то там уголок быта - то скромную квартирку Бродера в Бруклине, то не менее скромное жилье Маши в Бронксе. Иногда из одной кулисы в другую проплывает лодка, а в ней то застывшие фигуры умерших (их перевозит невидимый Харон), то сами герои на водной прогулке, то мать Маши (Таисия Михолап), бодро рассказывающая своей дочери о том, как она умерла. Жизнь и смерть уравнены друг с другом. Собственно и то и другое есть бесконечное путешествие между черными берегами.

Богоискательство и богоборчество героя, не принимающего устройства мира, тут подчеркнуто даже явственнее, чем в книге. Впрочем, у Зингера в романе есть и иная нота, вообще очень для него характерная. Самым пронзительным образом она высказана в его гениальном рассказе "Сеанс", в конце которого героиня, недалекая представительница оккультизма, изрекает, что смерти нет, есть только любовь. И главный герой вдруг ясно понимает, что эта шарлатанистая и корыстолюбивая особа в сущности-то совершенно права. Вот и в финале спектакля Арье звучат сразу две мысли и две коды. Бродер, стоя на авансцене, говорит, что судьба по-прежнему приставляет к его виску штык, подобно нацисту, ищущему его в стоге сена. А звучащий за кадром голос объявляет, что первая жена героя, после того как он пропал без вести, стала воспитывать его дочь, рожденную Ядвигой, и уверяла, что вновь выйдет замуж только за Германа, хотя бы и в другой жизни. "Сестры - тяжесть и нежность - одинаковы ваши приметы..." У любви и смерти они тоже одинаковы. Эта мысль настойчиво звучит в спектакле. Впрочем, в нем звучит и надежда, что первая одолеет вторую.

Марина ДАВЫДОВА
«Известия», 7 февраля 2011 года