Версия для печати

Cам себе современник
«Бесы» по Федору Достоевскому. Режиссер Анджей Вайда. Театр «Современник»

Посмотреть премьеру спектакля 78-летнего автора знаменитых фильмов, признанного специалиста по Достоевскому, пришел весь цвет советской интеллигенции 60-х во главе с Марленом Хуциевым и Михаилом Горбачевым. И не удивительно: для них Вайда – не только великий режиссер, но и современник, сверстник, гениально выразивший свое время.

Как театральный режиссер Вайда работал не так уж много, но «Бесов» поставил почти во всех европейских столицах. Первый раз это было в 1971 году в Кракове. Тогда публика валом валила на инсценировку полузапрещенного романа, в надежде, что словами Достоевского ей скажут правду о постигшем Польшу «торжестве социализма». Эта правда известна теперь всем, за словом в театр давно не идут, да и актеры по большей части разучились внятно говорить с публикой. Но Анджей Вайда, получив приглашение Галины Волчек, решил повторить именно тот свой спектакль начала 70-х.

Он и впрямь сделан настолько крепко, все приемы выполнены так профессионально, что «Бесы» сперва кажутся не устаревшей постановкой, а искусной стилизацией под театр начала 70-х. Этакий «Догвилль» на материале Достоевского. Вот и Сергей Юшкевич в роли Рассказчика утрированной мимикой и жестикуляцией напоминает не уездного интеллигента, а шаржированного провинциального американца. В его пересказе герои Достоевского становятся столь же примитивны и отвратительны, как герои фильма Ларса фон Триера. Но ведь у Триера притчевый, символический язык, герои намеренно сделаны плоскими и фальшивыми – в этом мастерство режиссера и актеров «Догвилля». А актеры «Современника» фальшивят и карикатурят, думая, что создают сложнейшие характеры Достоевского. Таким образом, они пытаются быть современными и понятными зрителям. Тут-то иллюзия и рассыпается: перед нами никакая не стилизация, а спектакль, часы которого остановились тридцать лет назад.

Что же касается инсценировки, дописанной Вайдой вслед за Альбером Камю, то она, как и положено инсценировке, спрямляет все тонкие кривые линии, развязывает узлы и разглаживает шероховатости. Получается сценарий для малобюджетного телесериала: инсценировка разбита на 24 сцены-серии и в каждой с первой секунды понятно, кто в кого влюблен и кто кого убъет. Актеры, как принято в сериалах, рвут страсти в клочья, взнервленно гонят сцену за сценой, временами оживляя зал актуальными фразами типа «Кто ж у нас на Руси пожара не видел?!».

Самое сильное в этом спектакле – оформление Кристины Захватович (жена Вайды) и музыка Зигмунта Конечны – странные, страшные звуки, передающие разорванность, вымороченность и нашего современного мира, и мира героев Достоевского. А еще – слуги просцениума, одетые в черные маски и костюмы. Сначала они молчаливо передвигают декорации, а потом все больше вмешиваются в происходящее, и вот уже с улюлюканием тащат то одного, то другого героя – в смерть. На фоне низкого предгрозового неба, завораживающе-мрачно нарисованного на заднике, их черные фигуры кажутся сошедшими с босховско-брейгелевских картин. Вот они бесы.

Но, как настаивает пан Вайда, в основе европейского театра должно лежать Слово, «картины не дают материала для размышлений, а только материал для переживаний».

Что же из этого следует? Следует жить. Отдавать должное Анджею Вайде, театру «Современник», Марлену Хуциеву и, конечно, Михаилу Горбачеву, плывшим наперекор всем ветрам, – это они проложили дорогу нам, чтобы мы, упражняясь в остроумии, смело критиковали их в своих статьях. А кто из нас чей современник, выяснится позже.

Алла ШЕНДЕРОВА
«Вечерний Клуб», 25 марта 2004 года