Версия для печати

Толкование снов «Современником»

На сцене БДТ прошли гастроли московского театра «Современник». Давали последнюю премьеру с эпатажным названием «Сон Гафта, пересказанный Виктюком».

Автор знаменитых эпиграмм Валентин Гафт – человек с острым умом, что для актера вообще-то редкость. В прошлом году Валентин Иосифович неожиданно разразился провокационной пьесой в стихах «Сон Гафта» – это его драматургический дебют. Досталось личностям историческим: Сталину, Эдварду Радзинскому (его фанатичному биографу), Георгию Жукову (его строптивому соратнику), Геннадию Зюганову (его верному последователю) и Михаилу Жванецкому (сатирику, национальность которого не понравилась бы Сталину, а слава и успех которого, похоже, не дают покоя Гафту).

Спектакль «Современника» – вещица неожиданная. Благодаря вмешательству Романа Виктюка из злого, но сумбурного сатирического фельетона Гафта возник скорее китч, чем заявленная в афише «фантасмагория». Неспешное действие (собственно, кроме разговоров особо ничего не происходит) режиссер вместе с художником Владимиром Боером пытаются оживить, а пафос облегчить.

Сцена захламлена, как дачный сарай: трибуна с золотым гербом СССР, стулья с «сидящими» на них безликими и плоскими фигурами, гипербола в виде огромного кителя, метафора в виде раздвижного железного занавеса, портрет маршала Жукова на подрамнике и бесчисленное множество портретов «отца всех народов». Еще одна многосложная вещь – стол, заваленный булыжниками. Тут и «время разбрасывать камни», и картофелины, которые в кино двигал Чапаев («Где должен быть командир?»), и ассоциации с одесскими «наперсточниками».

Двусмысленность происходящего выражена помимо проскакивающих в тексте бранных словечек в сочетании жизнерадостных советских шлягеров с торжественным боем кремлевских курантов и взволнованной музыкой Шостаковича. Звучат голоса Утесова, исполняющего блатной шансон (не отвязаться потом от насвистывания «С одесского кичмана бежали два уркана»), и Ахматовой, рассказывающей о тюремных очередях.

Почему-то сны автора полны нескрываемого раздражения по отношению к заметным персонажам нашей истории. Гафт мечет ядовитые стрелы вроде бы не в угоду хохочущей публике (хотя известна аксиома: все, что делает артист, он делает ради одобрения). Стоит отметить, что Гафт играет Сталина интересно, глубоко, психологически объемно (то тираном, то альтруистом) и деликатно (намеками, штрихами, с каплей акцента). В остальных ролях занят Александр Филиппенко, работающий в популярной шутейно-эстрадной манере. Есть еще бесконечно перетаскивающий предметы реквизита Максим Разуваев, которого благодаря атлетичной внешности и демонстративному молчанию зал поначалу принимает за монтировщика, пока он не начинает декламацию нарочито наивно-бесцветным голосом.

Со сцены льется ассоциативный поток сознания, словесные пикировки логически трудно оправдать. С жанровой палитрой Гафт обходится довольно небрежно. Реплики хаотичны, текст не выстроен, мысли скачут, уходят в эмоции. Объяснить происходящее с драматургической или литературной точки зрения никак не получается, как не выходит за два часа сонного, вязкого действия и вообще понять, что Гафт хотел сказать и по какой логике являются ему столь разные герои.

Возможно, дело в каких-то не до конца выясненных отношения поколения «шестидесятников» с тираном и деспотом, в болезненной ревности к чужому успеху, в непримиримости к человеческим порокам, в желании высказаться обо всем этом, чтобы освободиться от некоего гнетущего груза. Да, фигура Сталина бесспорно вызывает противоречивые чувства. Но чем так «провинился» любимый многими Радзинский? Стоит ли Жванецкого изображать выскочкой, Зюганова выставлять подхалимом?

В этом кошмарном сне тонкая ирония изменяет Гафту. Он от чувства собственной важности предъявляет претензии к миру уже совершенно серьезно. Дождавшись финала, зритель так и остается в недоумении: что же случилось с Валентином Иосифовичем, почему он вдруг решил продемонстрировать свою непримиримость, а главное – с чем он, собственно, не согласен? С политикой Сталина? С поведением современников? Это что-то глубоко личное? Неужели зависть?..

В итоге, возможно, зарифмованные настроения Гафта превратятся в расхожие цитаты, как случилось это со «Сказом про Федота-стрельца» Леонида Филатова. Но в «Сказе» все в порядке со стилем, с законами жанра, с оправданием и проработкой характеров. А «Сны» вряд ли выстроятся в голове у зрителя в хоть сколько-нибудь цельную идею, в некую внятную мысль.

Мария КИНГИСЕПП
«Санкт-Петербургские ведомости», 10 июня 2009 года