Версия для печати

Так победили...

Никакой голой пионерки в "Голой пионерке" нет. Чулпан Хаматова, играющая Муху, все два с половиной часа одета: либо в гимнастерку и кирзачи, либо в цирковое трико с блестками. Это когда Муха превращается в Чайку и отрывается от земли...
Не понятно? Тогда давайте с самого начала.
Жила-была девочка, ленинградка Маша Мухина. Страдала малокровием и туберкулезом. По этой причине в 41-м году гостила у бабушки в деревне. Провожал ее вечерами после танцев мировой парень Алексей. В июле Алексея мобилизовали, через месяц пришла похоронка. А дней за десять до того из письма узнала Муха, что эшелон, где ехали ее родители, попал под бомбежку. И вот, пылая праведным гневом, а также по совокупности случайных обстоятельств, оказалась девочка в расположении действующей Красной армии. Действующей – значит, на тот момент безнадежно отступающей. Сделали четырнадцатилетнюю Машу, которая даже в комсомол не успела вступить, вторым номером пулеметного расчета. А заодно, как бы помягче выразиться, женой полка. Точнее, целой дивизии. И сын-то полка, подозреваю, был не просто сыном, а уж девочка...
Михаил Кононов, питерский прозаик, ныне, как полагается, живущий в Германии, написал "Голую пионерку" довольно давно. Печатать ее не хотели. Наконец, в 2001-м "Пионерку" мизерным тиражом – 3000 экземпляров, выпустило издательство "Лимбус Пресс". Реальную цифру тиража выяснить вряд ли удастся: как человек, тоже имевший счастье публиковаться в "Лимбусе", я знаю, сколь упорно скрывают всю информацию его отчетные органы. Легче партизана на допросе расколоть. Но это так, к слову.
"Голая пионерка" была шоком десять лет назад и не утратила своей остроты сегодня. Доказательство тому – спектакль, который гораздо мягче книги (все-таки написать и показать воочию – это разные вещи), но и он вряд ли избегнет ханжеских претензий. Мол, в год 60-летия Победы не патриотично рыться в грязном военном белье. Однако театр на Чистых прудах называется не "Патриот". Он пока еще называется "Современник".
Белье у Маши Мухиной, кстати, чистое. Трофейное. Каждый, кто пользуется для облегчения насущной мужской потребности юным телом (а это весь практически офицерский состав, от комдива до лейтенанта последнего), – так вот каждый обязан пополнять запасы трофеев в Мухином "сидоре". У девушки другая проблема: резинки ей рвут регулярно нетерпеливыми лапами. Мы-то с вами уже забыли, что такое бельевая резинка. Для нас это такой же анахронизм, как пионерские галстуки.
Серебренников натянул резинку через весь помост. Мужская несознательная масса норовит ее сдернуть, и кончик со страшной скоростью ушмыгивает в дверь. Зрители сидят по обе стороны помоста двумя тет-а-тетными амфитеатрами, и смешно наблюдать, как от подобных вольностей округляются глаза у дам средне-старшего возраста. Это они еще книжку не читали.
Вольностей на самом деле никаких особых нет, как нет и голой пионерки. Соития происходят быстро (по-военному), без скидывания прахорей и изображаются преимущественно барабанным боем. Барабан плюс десяток алых галстуков, видимо, приобретены в подпольном магазине "Юный зюгановец". Смысл раскатистой дроби в том, что Муха, будучи еще фактически ребенком, никакого удовольствия от своей сексуальной пахоты не испытывает, – "только звон в башке чугунный". Было время, когда порванная изнутри в клочки пионерка Мухина хотела руки на себя наложить. Но сипатый златоуст, батяня-комбат ей быстро мозги вправил. Этой маленькой коммунистической зомби немного надо: в "Широка страна моя родная" она верует, как в "Отче наш". Сознательность из ушей прет. И не только из ушей, как выясняется.
Свою постельную вахту тщеславная Муха сравнивает с несколько иным (хотя опять-таки постельным) мужеством Павки Корчагина. Долг перед родиной не выбирают, его исполняют. Есть такая служба – ноги раздвигать. Это вам не Дама с камелиями. Мухе бы ее проблемы...
Аутотренинг, подкрепленный цитатами из товарища Сталина, не дает Мухе впасть в грех самооплакивания. Благо на фронте есть кого пожалеть. Тело, которое вчера придавливало ее к топчану, обдавало жаром, содрогалось среди закаленных, как сталь, девичьих внутренностей, – назавтра доставляется с передовой несколькими мешками. Отдельно голова, отдельно туловище, отдельно руки, рвавшие резинку... Великая жалость у Мухи к транзитным – по пути из жизни в смерть – любовникам. Отношения между ними по сути братско-сестринские. Или дочерне-отеческие. Кровосмесительные, в общем.
Некоторая сбивчивость в рассказе про "Голую пионерку", может быть, не оправдана, но вполне объяснима. Одолев книгу и посмотрев спектакль, не знаешь в итоге, чем контужена сильнее. Я бы настоятельно рекомендовала совместить оба впечатления. Если только не боитесь перетрудить сердце.
Кононов пользуется преимуществами литературного жанра: "Пионерка" написана как один сплошной, временами сбивчивый, но все равно непрерывный 250-страничный монолог. Сюжет здесь, если допустимо называть сюжетом поток сознания, двигается назад. Инсценировка Ксении Драгунской соответствует запросам театра: зигзаги сглажены, спираль выпрямлена, монолог разбит на диалоги, действие пущено повествовательно – от завязки к финалу. К смершевской пуле.
Роман Кононова полон мистики, но при этом абсолютно прост. Спектакль Серебренникова весь составлен из символов – четких, красивых, талантливых. Качество высокое, количество чрезмерное.
Началась война – сверху рухнула груда кирзачей, едва не придавив маленькую Муху. Пацанва обувает сапоги и на ноги, и на руки, – топают с грохотом, утратив навык прямохождения, словно какой-то кошмарный ансамбль военной песни и пляски... Стрекочет пленка; на белой простыне в белом свитере, сверкая белыми зубами, марширует американка Мэри со своим черным ребенком. "Теперь понимаешь? – Теперь понимаешь!" Муха, она ведь из поколения Ж, жертвенного поколения, свято верившего, что: а) в СССР вольно дышит человек; б) у Любови Орловой длинные ноги.
"Я из пушки в небо уйду, диги-диги-ду"... Каждую ночь уходит в небо главная фанатка низкорослой, как весенний сморчок, артистки Орловой Маша Мухина. Растет она все еще, вот и летает по ночам. Этим редким на фронте свойством пользуется легендарный генерал Зуков. Он доверяет Мухе суперважные сверхсекретные задания и даже позывной ей придумал орнитологический: Чайка. Я Чайка, нет, не то, я Муха... Ночью, во сне, освобождается Маша Мухина от главного своего бремени – телесности. Порхает счастливая и бесплотная, пока не выдернут ее из забытья чьи-то мохнатые пальцы. Ну, бляха-муха!.. Опять стратегический рейд сорвали!..
Летала, летала наша Маша, и залетела. Не от совокуплений поспешных земляночных, а от скромного поцелуя в губы. Пионерка Мухина только по форме блудница, а по натуре сама невинность. Два лозунга ведут ее в коммунистический рай. Первый: живи сама и давай другим. Второй: умри, но НЕ давай поцелуя без любви. Когда-то еще в деревенской школе учитель немецкого Вальтер Иванович объяснил ученице Мухиной, что дети бывают от поцелуев в губы. Лейтенант Ростислав Овецкий полюбил Машу, как невесту. Сам не дотрагивался и слово взял, честное пионерское, что больше ни с кем, никогда... Только с ним одним, после свадьбы. Маша его поцеловала и забеременела. Вскорости голову Ростислава в узелке товарищи принесли. А потом тот же узелок, к Мухиному животу привязанный, просыпался вниз сырой землей. Выкидыш. Для которого, как для Победы, Муха сделала все, что могла...
Спектакли Серебренникова, будто советским Знаком качества, помечены клеймом большого таланта. Если заметна некоторая торопливость, некоторая на авось, на живую нитку схваченность, кое-какие пробелы и приблизительные решения, так ведь еще Маша Мухина говорила: "Вот и успевай, как хочешь – с одной-то жопой на три ярмарки". Пардон муа, конечно, но из романа фразу не выкинешь. Тем более фразу, идеально характеризующую ритм жизни современных востребованных постановщиков.
"Голая пионерка" располагала не слишком перетрудиться, потому что сюда призвали Чулпан Хаматову. А присутствие Хаматовой – это уже на три четверти готовый спектакль, фильм, сериал. Как всегда, она чудесна, как всегда, поражаешься, откуда у такого воробушка такое бронебойное обаяние. Однако уже ощутим момент эксплуатации и самоэксплуатации. В "Голой пионерке" Хаматова выдает всю свою ничем не сдерживаемую эмоциональность, пронзительные надсадные крики, существование на грани истерики, весь свой контрастный диапазон – от хулиганистой пацанки до воплощенной женственности. Причем выдает не только на земле, но и в воздухе, головокружительно кувыркаясь на лонжах. Советский цирк, ля-ля-ля, ля, ля-ля-ля-ля... Вокруг Хаматовой почти сплошь массовка. С отдельными выходами на вторые роли. Колоритный образ несостоявшейся Мухиной свекрови – у Тамары Дегтяревой. В девичьих снах ведет свекровь лютую битву с генералом Зуковым, отвоевывает у него душу будущей невестки, пытается достать красного дракона метким плевком...
Дракон, он же генерал в кровавой, будто из огромного галстука сшитой шинели, он же Вальтер Иванович, он же припадочный смершевец, он же скромный ветеран в беретике, выступающий с рассказом про героическую Муху, – Владислав Ветров. На память о детской влюбленности в репрессированного учителя достался Мухе крохотный дамский "вальтер". А генералу она стала поклоняться с того исторического момента, когда приехал Зуков на передовую, выстроил своих орлов отступающих и каждого третьего собственноручно расстрелял. Стрелял и плакал, стрелял и плакал. К гипсовой, будто посмертной маске, к пустой глазнице подвешивает Ветров хрустальную слезу.

Это Жуков.

Иногда мне кажется, что россиянам лучше не знать свою историю. Запретить бы этот предмет в школах, отменить в институтах. Наша история давит на нас тысячью атмосферных столбов, отравляет всякую радость, как труп – колодезную воду, отбивает волю у тех, кто мог бы хоть что-нибудь изменить. Жуков, убивающий собственных солдат, мальчишек, – "что он ответит, встретившись в адской области с ними? "Я воевал". Ответит, что победа с человеческим лицом нам нипочем бы не досталась. Что наша Победа – это чудо, добытое НЕчеловеческими силами и НЕчеловеческим страхом.
Бродский поместил и маршала и безвестных солдат, им загубленных, в адскую область. В спектакле Серебренникова им встретиться не суждено: здесь ребята в исподнем и красных галстуках обживают райские кущи. Болтают ножками, забавляются, строят свои ангельские гимнастические пирамиды. И нимбы встают над стрижеными затылками. А, может быть, это Валгалла, куда унесла мальчишеские души заботливая валькирия Муха.
Серебренникову нужен был не просто спектакль – житие святой Марии. С ее неколебимой верой в газетные тексты и сообщения Информбюро. С усатым богом, который обитает в рубиновой звезде и испытывает свой народ, как Иова многострадального. Советская и церковная символика смешаны здесь в какой-то дикий коктейль. Контуженый сержант Лукич является Мухе в образе архангела Гавриила, на белом велосипеде с советским гербом над колесом. Пророчит, что родит она искупителя. Мы-то думали – Магдалина, оказалось, Богородица... Кощунство и святость могли бы балансировать в "Голой пионерке", как на острие иглы, но излишек песнопений очень утомляет, а медленный уход расстрелянной Мухи в царство вечного света вообще коробит банальностью...
Тем не менее, это не важно. "Голая пионерка" полна боли. "Голая пионерка" полна слов, которые проникают не только в ухо, но и в душу. У нас не принято ТАК поминать погибших. Или венок к могиле Неизвестного солдата, или служба заупокойная, или черный юмор Войновича. А чтобы сразу и то, и другое, и третье, да еще в истинно русском, фольклорно-былинном духе...

Не спешите возмущаться. Попробуйте понять. Лучше, чем патриотизм, может быть только правда. В сущности, правда и является высшей формой патриотизма. У войны не женское лицо, но женские гениталии. Этот день мы приближали, как могли. Как могли, так и приближали. После спектакля Серебренникова хочется плакать горько и безутешно. Хочется встать, заорать, погрозить неизвестно кому кулаком: отольются тебе, ужо, Мухины слезы!..
Но ори, не ори, война-то давно закончилась. 60 лет уже, как... победили.

Елена ЯМПОЛЬСКАЯ
«Русский курьер», 10 марта 2005 г .