Версия для печати

Воля к страданию

В "Современнике" сыграли премьеру "Грозы"

В воскресенье вечером Владимир Путин с супругой посетили театр «Современник», где давали премьеру «Грозы». «Фантазии на тему пьесы А.Н. Островского» – обозначен жанр спектакля на афишах и программках, а вместо буквы «О» в названии – кружок, в котором «барахтается» «А» – анархистская «птичка».

О чрезвычайном характере события понимали уже на дальних подступах к театру и задолго до начала спектакля: запрещали парковаться около театра с обеда (как выяснилось, именно днем в «Современнике» узнали о визите высокого гостя), вдоль Чистопрудного бульвара, с той стороны, которая выходит к театру, через каждые десять метров на газоне стояли омоновцы, около парадного подъезда ходили плотные молодые люди в штатском, а из небольшого микроавтобуса выглядывали одетые в камуфляж сотрудники какого-то главного спецподразделения, которые в бинокль рассматривали крыши прилегающих домов. На всякий случай зрителей пускали через одну-единственную дверь, отчего у входа случилось столпотворение. В премьерном зале, расписанном, как обычно, «под завязку», около ста мест пришлось отдать службе охраны (возможно, охранников было меньше, но плотность их присутствия очень чувствовалась). По соображениям безопасности в антракте публику на улицу не выпускали, так что весь зал на три часа оказался в заложниках у главного зрителя.

Сам президент, наверное, всех этих неудобств не почувствовал: он приехал в театр с супругой около семи часов, но начали с обычной для премьеры задержкой примерно в 20 минут. Сорокаминутный антракт президент провел в правительственной ложе, кажется, впервые используемой «по прямому назначению». Антракт на «Грозе» всегда будет долгим: дело в том, что монтировщикам приходится полностью разбирать то ли трех-, то ли четырехэтажную грандиозную капитальную конструкцию, придуманную художником (и архитектором) Александром Бродским, а вместо нее укрепляют огромный – во всю высоту сцены – полиэтиленовый мешок, в который во втором акте «утекает» ни на секунду не прекращающийся дождь.

Появление президента с супругой в ложе после антракта публика встретила аплодисментами (возможно, таким образом зал приветствовал решение президента досмотреть спектакль до конца: «Гроза» Нины Чусовой все-таки весьма далека от канонического текста известной со школьных лет пьесы). Увидев в партере Владимира Спивакова, Владимир Путин поприветствовал его лично.

По окончании президент пригласил участников спектакля – Елену Яковлеву, Чулпан Хаматову, Максима Разуваева, Ульяну Лаптеву, режиссера Нину Чусову и художника Павла Каплевича. Поблагодарил, сказав, что постановка, конечно, современная, необычная, но масштабная. По словам участников, все было скромно, без пафоса и интеллигентно.

После чего те, кто успел выйти на улицу, стали свидетелями «театрального разъезда»: бульвар перегородила машина милиции, по рациям прозвучала команда «на выход», на проезжую часть вышли плотно сложенные люди и достали автоматы из невзрачных черных сумок, еще один вооруженный автоматом спецназовец в камуфляже двинулся в народ. Одна за другой стоянку театра покинули больше десятка машин. Спустя несколько минут движение по бульвару было открыто.

В это время актеры вернулись в зал: начался капустник, приготовленный ко дню рождения Нины Чусовой: визит президента стал для нее своеобразным подарком.

Остается добавить, что «Гроза» – уже второй спектакль по Островскому, который выбирает для своего главного зрителя администрация президента: около месяца назад Владимир Путин с супругой побывали во МХАТе имени Чехова на «Последней жертве». Надо отдать должное тем, кто составляет театральную программу президента: даже когда на проверку времени нет (в воскресенье состоялась первая – официальная – премьера «Грозы»), удается выбрать лучшее.

Меньше всего хотелось бы, чтобы в светском трепе затерялись слова о спектакле (в присутствии президента даже самые «случайные» слова о России или о «нашей жизни» мгновенно «набухали» политическим смыслом).

Воскресная премьера в «Современнике» – событие, важное не только для журналистов так называемого кремлевского пула. Чтобы не тянуть: в «Современнике» сыграли, быть может, лучшую премьеру сезона. И уж точно – одну из лучших (вообще у Чусовой сегодня удачнее всего получается ставить именно здесь).

Говорят, в процессе репетиций некоторое число исполнителей успело отсеяться, а сами репетиции Чусова начала с обещания побороться с каноническим текстом. Подозрения были тем основательнее, что в последнее время Чусова начала работать «на два фронта»: одни спектакли – для искусства, другие, по собственному ее признанию, она ставит, чтобы «срубить бабки». Зрителю остается гадать: какую же из двух целей ставила она перед собой в этот раз?

В этом смысле «Гроза» – «для искусства».

Это спектакль, в котором Островский слышен, несмотря на купюры, добавление домостроевских текстов (говорят, изученных постановщицей до дыр) и сцен из «Снегурочки», а его герои – изменились снаружи, но сохранили, как говорится, внутреннее содержание, слова и смыслы. Перевернув все с ног на голову, отдав, например, роль Кабанихи – Елене Яковлевой, Катерины («Петровны!» – как, не позволяя усомниться в строгости и силе характера, добавляет она при первом свидании с Борисом) – Чулпан Хаматовой, Тихона – Максиму Разуваеву, а Бориса – Юрию Колокольникову, Чусова «не потеряла» ни конфликта, описываемого Островским, ни трагического противостояния. В нем даже музыка «Пан-квартета» слышится как «переговоры» и «переборы» не умиротворяющей, закипающей и кипящей (где-то под крышкой) стихии. Голуби, которые на протяжении всего спектакля гулят в нескольких просторных клетках под самыми колосниками, так и остаются на недосягаемой высоте и чистоте: те самые птицы, которые летают.

«Почему люди не летают?» – зло спрашивает Катерина, сорвавшись с лестницы, в начале спектакля. В финале знаменитый монолог Катерины читает Кабаниха. Чусова их все время сравнивает и сопоставляет: любовное свидание Катерины и Бориса разворачивается в одной из голубятен, туда же под конец заталкивает Тихона мать, притягивает его голову к себе и жалеет, как маленького, неразумного. Для Катерины–Хаматовой любовь – и освобождение то ли от бесов, то ли от каких иных оков (в начале спектакля она – ломкая, судорожная, так что каждый жест, поворот головы или тела дробится на несколько «частей», а в финале, ближе к трагической развязке, в ее движениях появляется свобода и плавность) и – смерть. Невероятная техническая изощренность в ее игре и в игре Елены Яковлевой сочетаются с невиданной же, если угодно, полнотой и подробностями психологической школы. Но обаятельны и понятны в спектакле все все (или – почти все): и деревенский франт Кудряш (Дмитрий Жамойда), и почти карикатурный злодей Дикой (Владислав Ветров), и изобретатель «перпетуум мобИле» Кулигин в затертых и грязных очках на веревочках (Александр Олешко), и сластолюбивая Варвара (Ульяна Лаптева), для которой разговоры о грехе и уговоры равны и приятны, как собственное грехопадение.

«Старомодная трагедия» оказывается злободневной, причем с самых разных сторон: это и история о сильных русских женщинах и слабых мужчинах, и о трагической страсти, которая всегда требует жертв, и о свободе, которая приносит страдание. А еще – о театре «Современник», театре-полиглоте, чутком к самым разным стилям и направлениям, для которого в искусстве, кажется, не существует понятия «чужого».

Григорий ЗАСЛАВСКИЙ
«Независимая газета», 20 апреля 2004