Версия для печати

Клеопатру от Хаматовой и змея не искусает

Значит, так. Классный мужик Антоний – военный, красивый и здоровенный – поехал в Египет. Там была царица Клеопатра. Женщина стервозная, но эффектная. И хотя солдаты Антония и стенали, что он их на бабу променял, римский полководец забыл о войне и резво катался с царицей по сцене, сладострастно то ли целуя, то ли кусая ее лифчик.
Отношения эти не могли не помешать воинской карьере Антония, потому как в Риме Октавий Цезарь (одетый в черный строгий костюм и не забывший повязать галстук) уже начал нервничать по поводу слишком тесных связей полководца и египетской аборигенки. Вдобавок Антоний перестал отвечать на звонки (угу, именно это прозвучало со сцены), целиком увлекшись «вакхическими песнями под гитару».
Тут еще и телемост с Помпеем провели, Помпей с экрана угрожал Октавию, требовал пересмотра границ Римской империи и тряс черной бородой а-ля Радуев да автоматом Калашникова.
- И сразу всех за яйца вас подвешу! – ласково пообещал римлянам Помпей.
Про яйца и члены в этом спектакле вообще говорят много. Да и не только говорят – есть там один персонаж, который передвигается на костылях, а его примерно «достоинство» плавно покачивается в такт ходьбе. Тем более что общая тональность получившегося произведения такова, что детали, связанные с сексом, кажутся необязательными.
Кирилл Серебренников и Олег Богаев создали такую «Версию» по мотивам Шекспира, в которой нет места страсти. Ну да, Чулпан Хаматова и Сергей Шакуров честно изображают возню на любой плоскости. Но то самое животное желание, которое (якобы) сплело их тела, не ощущается. Жар не идет, а пот если и льется, то от избытка физических упражнений.
Клеопатра Хаматовой оказывается настолько асексуальной, что все эти пушкинские строчки про «ценою жизни ночь твою» для подобной женщины должны слышаться как тарабарщина. Эта Клеопатра могла бы в сериале стать любовницей олигарха, использующей койку, чтобы удержать мужика.
Хаматовой удаются две сцены – одна, когда она узнает про то, что Антоний только что женился в Риме. Расспрашивая про соперницу и радуясь каждому ее недостатку, она победно рассматривает свое отражение в зеркале. Вторая сцена - в финале, когда царица встречает смерть. Змейкой, укусившей Клеопатру, в спектакле тоже служит зеркальце. И целует собственное отражение в холодные губы Чулпан Хаматова более искренне, чем целовала она когда-то Марка Антония.
Впрочем, повторюсь, отнюдь не страсть этих двоих интересна авторам. Не было бы Антония с Клеопатрой – можно было бы взять другой текст за основу. Кирилл Серебренников ставит спектакль с таким количеством политических аллюзий, что хватило бы еще на парочку театральных памфлетов. Ну колючая проволока наличествует, как же без нее. И восточными письменами (не иероглифами) все исчеркано. И голос за сценой регулярно зачитывает нам выражения из русско-арабского разговорника. Сперва мы узнаем, как заказать блюдо в ресторане. Потом – как сказать: «Я не знаю, где моя жена, сын, дочь, мне больно»…
Второе действие вообще проходит в спортивном зале, в осаде, что должно напомнить о Беслане. Клеопатра, к слову, тут щеголяет в костюме черной вдовы, а к финалу общается с победителем, утрируя то ли кавказский акцент, то ли цыганский: мол, сами-то мы не местные… Кто-то носит камуфляж, а Октавий Цезарь – до боли знакомую по репортажам куртку с капюшоном.
- Здесь жарко, да, не правда ли, друзья? – с путинскими интонациями скажет исполняющий роль Октавия актер Иван Стебунов.
Да нет, неправда. Холодно здесь. И тесно, как на любой свалке, где предметов много, но валяются они без дела. И пролетает изъятый из «Красоты по-американски» полиэтиленовый пакет, и пародируется зачем-то Гришковец, и горят эффектно бумажные кораблики, и еще что-то там горит, но даже огонь не дает тепла. По-настоящему осознанно Кирилл Серебренников смог лишь вместе с Клеопатрой поцеловать зеркало.

Валентина ЛЬВОВА
«Комсомольская правда», 5 октября 2006 года