Версия для печати

ИНФАНТЕРРИБЕЛЬНО

Михаил Ефремов, сын своего отца

-Михаил! В течение прошедшего года не раз могло показаться, что вы ушли под воду. Чем вы занимались?

- Я и до этого мало где появлялся° Может быть, круг общения сменился. Знаете, как у Станиславского: большой круг внимания - малый круг внимания. Был большой - стал малый. Театр же "Современник" поменьше, чем некоторые другие°

- Кажется, для вас всегда важна своя команда. Группа актеров работала вместе с вами во МХАТе. Есть ли желание организовать что-то вроде "Современника-2" сегодня?

- Мой однокурсник Михаил Горевой, который работал в "Современнике-2", сейчас ставит третий спектакль, там играет практически 50% артистов, вышедших из "Современника-2", я очень рад, что там занят во всех спектаклях и хорошо играет замечательный артист Сергей Шеховцов.

- Но вас там нет...

- Меня там нет, потому что в моей жизни возник "Современник", роль Соленого в "Трех сестрах", пьеса Леонида Филатова. Мне показалось, что это важнее.

- Возможно ли, что театр "Современник" станет для вас домом на долгое время?

- "Современник" - дом на все времена. В этом монастыре мне абсолютно понятен устав, мне здесь комфортно, поскольку во мне есть эмоциональная революционная нервная нитка, она живет в моем тщедушном теле... Я с удовольствием здесь сыграю, если получится, в спектакле у Димы Жамойды. Надолго не хочу загадывать. У меня у самого есть идеи: немного, но штук шесть есть.

- Будут ли иметь продолжение ваши опыты в опере?

- Это интересно, но должны возникнуть соответствующие предлагаемые обстоятельства. Предлагаемые обстоятельства - самое главное в театре. Когда они возникали в связи с той или другой пьесой, я ее ставил° А если делал что-то сам, так это - по молодости лет. В последнее время - нет. Хотя с пьесой Леонида Филатова был как раз такой - самостоятельный - посыл. Я испытываю великую благодарность Галине Борисовне Волчек, которая взяла меня под крыло в сложный период моей жизни. В тяжелое время. Умер отец. Все стало непонятно° Я снимался в фильме "Марцефаль" в Питере. Этот фильм снимался года два, даже три, и сейчас только заканчивается работа... А я не привык делить жизнь между театром и кино, заниматься тем и другим одновременно. Но сейчас главная для меня - дочка, которой семь месяцев. Надо решить бытовые проблемы. Думаю, что летом я буду решать такие проблемы - бытия и быта. А потом с осени что-нибудь сделаю... С Жамойдой поработаю.

- С Дмитрием Жамойдой вы работаете как актер?

- Да. Не знаю, примет ли эту его работу Галина Борисовна, в конце июля мы хотим показать ей какой-то этап. Александр Гетман написал инсценировку "Дуэли" Чехова. Написал бережно. Пару раз мы уже встречались.

- Можете ли вы сказать, что сама фамилия помогала вам в жизни? В том смысле, что год, который прошел после смерти Олега Николаевича, дал понять еще и то, что исчезла защита, что была стена и она вдруг растворилась?

- Это была не защита... Да она и есть° Олег Николаевич - такая личность огромная, что... Восемь дней, что мы ждали похорон, он вырастал и вырастал до огромных размеров. Что-то узнаешь и понимаешь после смерти, и чем больше узнаешь, тем, по-современному говоря, круче он становится. По всем человеческим и художественным категориям.

- Лично вам стало жить тяжелее? В жизни и, как говорится, в искусстве?

- В искусстве - не знаю. Во всем тяжелее. Да и было не легко. Жить вообще тяжело, если занимаешься искусством или пытаешься думать о чем-то. Это естественно: теперь я не молод.

- Всегда, кажется, бытовало мнение, что Михаил Ефремов - enfant terrible, как и вся команда, которая его окружает...

- Может, и было такое ощущение, хотя есть и другие enfant terrible - отец Иоанн Ташкентский - Охлобыстин или Федор Бондарчук. Это все вы создаете, журналисты. Ну, поставил я, например, хулиганский спектакль, а сразу пишут, что я или кто-то другой - enfant terrible° А какой я enfant terrible? Такое время хулиганское было, а против времени трудно выступать.

- Но время уже другое, а вы ставите спектакль "Еще раз о голом короле ". Он ведь по-своему хулиганский?

- Естественно, такая пьеса. У меня с этим спектаклем связаны самые радостные события. Я встретился и близко познакомился с Леонидом Филатовым. Это дорогого стоит. Снова рядом оказались Никита Высоцкий и Женя Митта. Все шло путем. Были, конечно, проблемы, но выпуск шел достаточно быстро - мы работали всего два месяца, - так что зацикливаться на проблемах времени не нашлось. У нас практически не было "застольного" периода. Неделю почитали и потом уже 7 недель на ногах "ходили", искали, чем будем удивлять. Может, что-то сделать не успели. Сейчас ребята играют лучше.

- Сейчас вы живете в квартире Олега Николаевича. Вы ведь раньше не жили там?

- Раньше иногда ночевал. Я знаю эту квартиру, знаю и другие квартиры Олега Николаевича. Эта квартира всегда больше напоминала берлогу. Я помню шикарную, огромную комнату на Староконюшенном переулке, я помню нашу квартиру на "Аэропорте", потом - две квартиры у Никитских ворот, где сейчас живет мама.

- Вы оставили все как было или что-то поменяли?

- Конечно, поменяли. Оставили только кухню. У нас ребенок родился, надо было обустраивать детскую комнату. Но вообще мало что трогали, ничего особо не переставляли. Время должно пройти.

- Мемориальную квартиру не стали оставлять?

- Нет, как и не стали оставлять мемориального кабинета.

- А где сейчас все то, что составляло "начинку" ефремовского кабинета?

- Наверное, в театре. Со мной вообще не было разговоров. Но вы же сказали, что я enfant terrible. А с сестрой как-то странно разговаривают.

- Сохранились ли бумаги, что-то еще, что может стать основой для сбора художественного наследия?

- Сестра, с моей посильной помощью, пытается сделать сейчас "Дом Ефремова". Она разговаривала с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, с Егором Яковлевым, по-моему, и с Олегом Павловичем Табаковым. Надо понять, какое наследие осталось, хотя целиком сегодня этого не понять. С каждым годом будет приходить понимание. Ефремов открыл на театре то, что назвали новой правдой. Новая правда сценического, да и человеческого существования: интеллигентность, социальность, гражданственность, честность. Как сказал Парфенов в своей передаче на НТВ, когда умер Олег Николаевич, что если можно представить социализм с человеческим лицом, то это было лицо Ефремова.

- Вы не будете писать о своей жизни, о Ефремове, о том, как вы играли в его спектаклях?

- Я не умею писать. Олег Николаевич своим детям, мне и сестре моей Насте, говорил разные вещи. Мне он говорил, что я должен играть, а не ставить. Я сказал ему, что мне интересно этим заниматься. Он ответил: "Ну, интересно, ладно°" А Насте он все время говорил: "Писать". Пусть она пишет.

- Получается, он не слишком хвалил то, что вы делаете как режиссер. Но вы все равно ставите спектакли°

- Несколько похвал было. Сначала после спектакля "Тень" он сказал, что я понимаю, что такое атмосфера. Спектакль "Злодейка" ему не сильно не нравился. Ему пьеса понравилась.

Но писать я не умею. Я буду пользоваться избитыми клише. Я плохо писал сочинения в школе, на выпускном экзамене у нас была тема: "Всего одна страница, но незабываемая". Про "Малую землю" Брежнева. Я помню, там моих было два предложения. А в остальном - переписанный план "Малой земли". Написал без ошибок. Поставили пятерку.

- После похорон Олега Николаевича вы бывали во МХАТе?

- Да, бывал, смотрел два спектакля. У меня есть, может быть, личная эмоциональная неприязнь к каким-то людям из дирекции театра, но ко МХАТу и к Олегу Павловичу тем более - нет. Только безумное желание, чтобы у него все получилось. Было все лучше и лучше.

- Не жалко, что сходят с афиши ваши спектакли?

- Это естественно. Какие-то артисты не работают больше, какие-то не хотят играть. Разные причины. Репертуарная политика - одна из основных в театральном деле. Конечно, надо начинать с этого. Я думаю, что через год мы увидим достаточно определенно, как она изменилась. "Кабала святош" - это уже серьезно.

- А "Злодейка, или Крик дельфина" сошла со смертью Шкаликова?

- Да, со смертью Сережи. Была идея года через два сделать спектакль несколько в другом составе. Но° Если я и стану это делать, не думаю, что это будет во МХАТе. Пьеса-то замечательная. Но если делать "Злодейку", то нужно делать еще пьесы три. Такая затея требует определенного масштаба. Творческого посыла хватит спектакля на четыре.

- Какие?

- Не знаю. Например, у меня есть замечательная детская сказка Александра Всеволодовича Кузнецова "Не считай ворон". Есть старинная, 15-летней давности затея поставить "Шарманку" Платонова. Всяческие есть затеи°

- Почему на юбилей "Современника" взялись ставить пьесу Леонида Филатова, а не самого Евгения Шварца?

- Сначала возникла пьеса Шварца: все лето, пока я снимался в фильме Александра Наумовича Митты в Калужской области, я провел с пьесой Шварца, всюду брал ее с собой. И Никита Высоцкий, и Женя Митта тоже работали с этой пьесой. В конце лета мы поняли, что очень трудно нам будет в наше чудовищное время делать пьесу Шварца, с ее светлой печалью. Мы пришли к Галине Борисовне и сказали, что хорошо бы, чтобы была написана новая пьеса. Тот спектакль никуда все равно не денется, сохранилась легенда, да к тому же он снят на пленку, но хорошо бы появилась пьеса как "Голый король". Стали перебирать писателей. Галина Борисовна сказала: "Задорнов", а я сразу назвал Филатова, поскольку Задорнов, Филатов, Кочан составляли тогда для меня общее целое. Они же вместе выступают. Они настоящие друзья. Она взяла трубку и позвонила Леониду Алексеевичу. На следующий день мы с Женей Миттой поехали к нему, а дня через три - с Никитой Высоцким. Периодически общались, пока шла работа. Но пьеса получилась совсем капустная. Тогда Леонид Алексеевич решил написать дайджест по "Голому королю". Идея простая: 14-летний мальчик прочел пьесу Шварца и пересказывает своим языком. Начали думать - в основном, естественно, думал Филатов, а мы приезжали к нему, трепались. Но меня поразило, что весь наш треп так или иначе вошел в пьесу. Потом стали думать про философему пьесы. Ну, голый король. Он идет, все над ним смеются. Так у Андерсена заканчивается, так - у Шварца. А мы от мысли, что женщина жалеет значит любит, пришли к тому, что принцесса должна пожалеть короля, потом полюбить. С чего ей любить свинопаса? Это у нее просто такой молодежный фасон сначала, а потом уже она видит, что такое настоящая любовь. Его все обижают, и вот она его за муки полюбила.

- Не было ли трудностей в работе с этим текстом? Ведь до сих пор все попытки поставить филатовские замечательные пьесы оканчивались неудачей?

- Я не думаю, что все они заканчивались неудачей, не думаю, что много было попыток и что все эти попытки были достаточно серьезные. У меня, кстати, есть еще одна идея - поставить его пьесу "Лисистрата". Леонид Алексеевич - сам актер, он задает интонационный строй настолько мощно, что все-таки за этим надо ходить. Сейчас, когда актеры разыгрались, спектакль превратился в настоящий шлягер. Зрители смеются!

- А не жалко актера, который так долго голый стоит на сцене? Говорят, что на сцене всегда холодно?

- Значит, надо играть, что жарко. Я играл голым в пьесе "Последняя ночь Отто Вейнингера". На сцене не думаешь о том, что холодно, жарко, больно, не переживаешь эмоции по "первой сигнальной системе".

- Вы в начале разговора сказали про тщедушное тело, а сами в роли Соленого выходите вполне упитанным?

- Соленый вообще не должен быть приятной личностью. Если бы я вышел стройным и красивым, то была бы непонятка большая.

- Но полнота ваша?

- И костюм такой, и моя есть немножко. Сначала я Соленого сыграл, потом 2 месяца выпускал пьесу Филатова. Похудел на 10 кг. После премьеры я поправился снова на 5 кг. Это не самая большая проблема: если мне надо похудеть, я похудею, я знаю. Если надо потолстеть, потолстею.

- Соленый - герой всеми непонятый, который к людям расположен, а люди его не принимают. В нескольких рецензиях на "Трех сестер" проводилась мысль об автобиографическом характере этой роли для вас. Как вы к этому относитесь?

- С улыбкой, наверное. В любом случае отсыл к личной судьбе человека, если он что-то делает на сцене, - это странно, по-моему. В статьях скорее мысли критиков - какой, мол, enfante terrible. У меня там главная фраза - та, где Соленый говорит о себе, что в обществе он уныл, застенчив и говорит всякий вздор. Вот это - зерно, по Немировичу. Он застенчив. И хамит от застенчивости и бретером выглядит. Для меня его бретерство - не самое главное.

- Эта та роль, которую вы мечтали сыграть?

- Не та, конечно, о которой мечтал, но это - неожиданное и очень хорошее предложение. Оно меня поначалу застало врасплох, но потом, когда я почитал, подумал, то понял, что это очень интересно. От Чехова не отказываются. Я это понял после "Чайки" во МХАТе.

- Вы, как мне кажется, актер моторный, неврастеник, а тут - такая малоподвижная, статичная роль. Тяжело было играть?

- Тяжело играть, потому что роль небольшая.

- А вообще-то маленькие роли есть?

- Есть небольшие роли. И в массовке тоже надо играть. На сцену же выходишь! Кривляешься, а тебе еще деньги за это платят и люди смотрят на тебя. Это же счастье.

- Есть устойчивое мнение, например, о спектаклях Эфроса, будто бы они все были недолговечны: чуть что менялось, и вся конструкция будто таяла на глазах. Казалось, спектакли Олега Николаевича Ефремова построены основательно. Но прошел год, и почти ничего не осталось°

- Во МХАТе весь май будут идти ефремовские спектакли. Я не думаю, что они сходят.

- "Тартюф" тоже шел долго, но все говорили, что это "не тот" "Тартюф".

- Да почему не тот?! Изначальный посыл, как мне кажется, режиссерскопостановочный - радостный, быстрый, игровой. Другое дело, кто получил эту стихию из первых уст, кто - из вторых° Это всегда понятно. Я не видел ефремовских спектаклей после 24 мая, после его смерти.

- Почему?

- Не складывались обстоятельства. Я ведь в театр не большой ходок. Я и в кино не большой ходок. И читаю я в последнее время мало. Основное чтение - это, к сожалению, газеты. Всякие политические заметки. Новости смотрю - как интересно развиваются события.

- Считается, что актеры читают мало, смотрят мало, а режиссеры и читают много, и смотрят больше. То есть вы сейчас живете как актер?

- Я живу как я живу. Я не думаю, что я отдельно актер, отдельно режиссер. Есть такая чудесная человеческая выдумка - театр. Грех чудовищный или нет? Это смотря откуда театр вышел: из скоморохов или же жрецов. Лет пять вопрос меня занимает, чего больше в актере - шута или жреца. Сам по себе театр такая интересная штука, что в нем можно работать кем угодно. В театре жизнь гораздо свободнее.

- Вы бы сейчас согласились сыграть Треплева или Чацкого?

- Я думаю, Треплева и Чацкого мне играть уже поздновато. Меня и во МХАТе, и в принципе в театре напрягает ситуация, когда уж слишком большая возрастная разница между исполнителем и персонажем. Вообще до раздела МХАТ был театром великих актеров, его еще называли сборная СССР, а после раздела - стал театром великих спектаклей. "Три сестры", "Борис Годунов" - очень сильные спектакли, которые, может быть, мало поняты...

- Сейчас какие-то слова Ефремова вам вспоминаются? Чем-то они помогают?

- Конечно, помогают. Много чего вспоминается. Но мне сейчас все больше и больше интересно, как театр "Современник" существовал не с 56-го, а с 60-го по 67-й, в эти семь лет. Что это такое было° Какой-то аромат, аура тех высоких человеческих взаимоотношений в театре осталась, я чувствую. Это заслуга Галины Борисовны или Игоря Владимировича Кваши. Наверное, всех вместе. Когда мы ставили "Еще раз про голого короля ", Гафт сказал очень точную фразу: "Когда я в театр пришел, тут все были диссиденты". Диссидент на диссиденте. Сейчас, конечно, не так. Сейчас, конечно, не диссиденты, а скорее пофигисты. Другое время. У них, поскольку они были диссидентами, между собой были честные взаимоотношения. Не побоюсь этого слова - интеллигентские. Они остались.

- Вы ведь в жизни не пофигист?

- Когда как. Все зависит от предлагаемых обстоятельств.

- В профессии?

- В профессии я пытаюсь не быть пофигистом, но иногда бывает, к сожалению. Но иногда в актерской профессии пофигистом, кстати, быть полезнее. Потому что если тебе совсем по фигу и наплевать, то обычно лучше получается и начинаешь изображать хорошо.

- Чисто теоретически возможно, чтобы вы сделали что-то во МХАТе?

- Почему нет? Возможно, если позовут. Если не позовут, я могу сам что-то предложить. Сейчас я прекрасно понимаю, что МХАТ в таком положении, когда нельзя мешать своими предложениями и советами. Они сами разберутся. Олег Павлович не дилетант, наоборот - здоровая личность. Фигура. МХАТ будет другим, но он все равно останется. Школа-то та же.

- В связи с вашим именем вспоминается давняя история, когда вы ударили какого-то замдиректора театра. Сейчас вы иначе оцениваете ту историю или нет?

- Переоценка случилась практически сразу. Подумал: "Ах ты, черт, подставил..." Сразу же такая мысль пришла, но уже было поздно. Спровоцировали меня. Но° К сожалению, вспыльчивость в очередной раз меня подвела. Нечистоплотные люди были в дирекции театра, и они продолжают там быть. Нечистоплотные они не столько материально, сколько духовно. Мелковаты по масштабам своим. Какие-то душевные вещи, которые в театре необходимы, не должны настолько забиваться, уничтожаться чванством дирекции, какими-то структурными, бюрократическими препонами. Мне непонятно, как может быть в театре такая вещь, как коммерческая тайна. Театр - убыточное производство. Какая коммерческая тайна?! Конечный продукт выдают артисты. Значит, это для них должно существовать, а не для мелких воришек. "Контора", - называли это Немирович и Станиславский. Об этом как раз написано в "Театральном романе".

- Вы не хотите поставить "Театральный роман"?

- Нет. Может быть, я и хочу, но сейчас не могу... Хотя, конечно, мы с сестрой очень благодарны театру за проведение панихиды на кладбище и замечательный вечер памяти отца, который прошел на сцене МХАТа. Хотя несколько странно было читать в буклете, розданном всем приглашенным на этот вечер, пожелания долгих лет жизни, крепкого здоровья и творческих успехов человеку, скончавшемуся год назад в этот день.

- Какие у вас отношения с мамой?

- Хорошие. Я ее очень люблю, и она меня любит и ругает, потому что я, конечно, не свет в окошке.

- А бабушка она хорошая?

- Бабушка хорошая. Но ребенок у нас сейчас с другой бабушкой. У нас живет сейчас Ксюшина мама, моя любимейшая теща, которая бросила работу и приехала с ребенком сидеть. Нас спасла.

- Вы оба работаете?

- Да. Ксюша сейчас не снимается. Все время отказывается, человек очень разумный и очень талантливый, очень искренний. Ей всегда сложно решать, соглашаться на роли. Думает все время, очень серьезно к этому относится. Она не ремесленник. Во мне больше ремесленника, чем в ней.

- Хотя вы ремесленник, но не очень много работаете?

- Я работаю достаточно. Но не бросаюсь во все тяжкие. Зачем? Это будет совсем уж инфантеррибельно.

Григорий Заславский
Независимая газета, 15 июня 2001 года