Версия для печати

Свет в окне

"Современник" вернул себе "Пять вечеров"

"Пять вечеров" в "Современнике", несмотря на юбилей, никакой смущенной интонации не требует. Он ровно то, что хотел и, быть может, должен был быть юбилейный спектакль в этом театре. В нем есть простота и приподнятость мифа.

В каком-то смысле он делает то, что долгие десятилетия творил Голливуд, - настаивает на победе добра над злом, любви над ненавистью, страсти над бесстрастием, дарует ощущение связи времен, вписывает частные судьбы в большую историю, увлекает страстями и утешает пронзительно-нежным, мелодраматическим финалом.

Легенды утверждают, между прочим, что и старые "Пять вечеров", поставленные в 1959 году Олегом Ефремовым и Галиной Волчек, тоже отличались от сурового и гиперреалистического спектакля БДТ именно своим приподнятым, романтическим тоном.

Возможно, самая большая удача нынешней работы (режиссер Александр Огарев) - в распахнутом до самой стены пространстве сцены (питерская художница Наталья Дмитриева). Задняя, техническая стена открыта вся целиком, а в ее верхнем правом углу светится одно-единственное окно - вечный символ надежд и ожиданий. Высокий питерский фонарь, пожарная лестница, "упрятанная" под снегом, и огромные литые ворота завершают эту поэтическую инсталляцию. Маленькая квартирка Тамары, магазинчик, где трудится Зойка, привокзальный буфет, настоящий каток - только легкие обозначения быта. Прозрачные газовые ткани нежно отделяют одно пространство от другого, не скрывая, а только подчеркивая поэтическую красоту города.

Это пространство диктует своим создателям и все остальные законы игры, заставляя быть чуть более приподнятыми над реальностью, источая слезы и полные тоски суровые мужские взгляды. Здесь крупные планы идут в напряженной тишине зала, выхваченные из темноты лучом света, а общие сопровождаются хрипловатым голосом Юрия Шевчука, специально для спектакля записавшего песню "Миленький ты мой", спетую впервые Зинаидой Шарко в спектакле БДТ.

Когда же дается полное "зтм" (так на театральном сленге называют затемнение), то высоко в стене по-прежнему горит одно окно, ни на секунду не оставляя публику без света надежды. Законы жанра работают точно. А может, работает сама по себе эта удивительная володинская пьеса, в которой документальная подлинность эпохи переплавлена в высокий поэтический миф о вечном ожидании, верности и возвращении к истокам.

Елена Яковлева играет Тамару трепетно, хотя и "плюсуя" простонародно-пролетарское происхождение героини, даря ей свой вечный (невесть откуда в ней взявшийся) говорок. На фоне возвышенного питерского пространства он кажется неестественным. Зато естественно и точно угадана ею пластика женщины "сурового" советского стиля, точно скукоженной, по-бабьи заглаживающей волосы рукой, лишенной темпераментного, независимого и яркого жеста. Но с каждым витком этой чудесной истории она расслабляется, обретая в сцене на катке свободу полета. В ней раскрывается женщина в зените счастья. Одетая в спортивный костюм - шароварчики, курточку и шапочку, - она вновь становится довоенной питерской девочкой, влюбленной в студента-химика.

Изысканно и темпераментно сыграла продавщицу Зою, временную подружку Ильина, Лилия Азаркина. Она умудрилась довести роль непутевой, смешной и несчастливой продавщицы почти до шаржа, нигде не солгав и не огрубив психологических нюансов. С нею вместе женская часть зрительного зала наверняка всплакнула не раз.

Юная Катя Полины Рашкиной (с нею в паре играет Дарья Белоусова) - легкая, эксцентричная, предельно естественная, скорее похожа на свободную и независимую девочку наших дней. Но спектаклю, в котором сохранена верность духу, а не букве времени, это даже на пользу. Как на пользу ему открытый темперамент Сергея Гармаша, его брутальный мужской взгляд и повадка. Это его взгляд, с болью и тоской направленный прямо в зрительный зал, начинает спектакль и задает его щемящий, пронзительный тон. Порой в его Ильине, в его почти зэковских повадках, в манере курить или сидеть на корточках, ощущается ненаписанная, но явно подразумеваемая Володиным судьба этого человека, вырванного на долгие годы из нормальной жизни не по своей воле. Они вообще друг другу - пара, эти два простых и загрубевших в советском мире человека. Совсем иные, чем их предшественники - утонченная Толмачева с Ефремовым или тем более питерцы Шарко и Копелян.

Но суть пьесы от этого не меняется. И она остается на сцене "Современника" пронзительной сказкой об ушедшей и всех предстоящих нашей странной стране эпохах. В ней радостно узнавать приметы 50-х и 60-х, слышать голос нового времени в музыке и голосе Юрия Шевчука, созерцать ее чуть архаичный стиль, напоминающий спектакли "Современника" 70-х годов. Соединяясь в коктейль, не всегда изысканно строгий, все это рождает ощущение единой, вместе с театром прожитой жизни.

Потому, когда в щемящем финале Тамара - Яковлева, обнимая вновь обретенного возлюбленного, говорит свою знаменитую реплику: "Лишь бы не было войны!", - нам, как и полвека назад, не смешно, а страшно от предчувствий и хочется плакать.

Алена КАРАСЬ

"Российская газета", 13 апреля 2006 года