|
 Версия для печати
«<…>Галина Волчек показала себя столь же удачливым
продюсером, как Табаков, найдя вполне достойными путями 4,5 миллиона долларов
для «Другой сцены». Небольшая пристройка к театру «Современник» уютна внутри,
зал очень напоминает Центр имени Мейерхольда в миниатюре. Глава ЦиМ Валерий
Фокин, не чужой человек «Современнику», и открыл это, судя по названию,
предназначенное поискам и экспериментам помещение долгожданной «Шинелью»
Гоголя. И предложил новое прочтение классического литературного сюжета.
Идея поручить роль Башмачкина великому артисту Марине Нееловой,
видимо, принадлежала Юрию Росту, что в афише зафиксировано. А вот кого не
обозначили, так Юрия Норштейна. Его неоконченный фильм пришел на ум всякому,
наблюдавшему, как Неелова вылупляется из старой шинели, живет в ней как
сморщенный птенец в скорлупе, трогательный и чудесный, с белым венчиком
старческого пуха на голове, из которого выбивается непослушный клок. Отношения
Башмачкина с новой шинелью поставлены Фокиным как галантная любовная игра, то
шинель присядет перед ним, то он ей поклонится и затем выгуливает свою
красавицу по ночному Петербургу.
Сценическую анимацию спектакля придумал театральный кудесник
Илья Эпельбаум, один из создателей уникального театра «Тень». Музыку небесных
сфер и прочие шепоты и крики исполнил изумительный ансамбль «Сирин». Но как
Норштейн не закончил свое произведение, так по каким-то мистическим причинам не
закончил спектакль Фокин.
Страшный город убивает Башмачкина, но никаких хождений призрака
по городу нет. Впрочем, того, как Неелова представляет смерть Башмачкина, суча
скрюченными ручонками гортанно выкрикивающего две фразы – горестное обращение
свое к ворам, и гневный окрик начальника, обращенный к нему («Что вы себе
позволяете!») – было достаточно, чтоб в зрительном зале похолодели. В старой
шинели Башмачкин жил как у Христа за пазухой. Уходит он с душой неуспокоенной и
смятенной, падая, словно в могилу в разверстую пасть брошенной наземь старой
шинели.
Последней точкой спектакля стало апокалиптическое видение. Окна,
отгораживающие Акакия Акакиевича от внешнего мира, заливает водой, то ли город
тонет, то ли под водой скрывается мирок Башмачкина. Похоже, Фокин
самоустранился и дал Нееловой создать образ униженный и оскорбленный, который
она всегда представляла с потрясающим души мастерством, начиная от влюбленной
девочки из «Монолога» Ильи Авербаха до репрессированной в сталинские лагеря
Евгении Гинзбург в «Крутом маршруте» <…>
Майя МАМАЛАДЗЕ
21 октября 2004 года
|
