Версия для печати

ЛЕОНИД ФИЛАТОВ: "МИР ДВИЖЕТСЯ ТИХОНЕЧКО..."

Прежде чем отправиться к нему, я специально обошёл книжные развалы в разных районах Москвы. "Нет, его издания у нас не залеживаются. Сразу же раскупают. Постоянно спрашивают", - такими были ответы продавцов. Когда он узнал об этом, то с грустной иронической улыбкой произнёс: "Знаете, недавно директор одного из крупнейших книжных магазинов столицы сказала мне, что я на первом месте по какому-то там их рейтингу популярных изданий в разделе поэзии. Сначала я, было дело, обрадовался, хотя никогда и не ощущал завихрений в мозгу по поводу собственной значимости, а потом очень быстро разочаровался. Ведь третьим в этом списке был Мандельштам..."

- Леонид Алексеевич, вы предполагаете, что это происходит оттого, что наше общество постепенно утрачивает культуру чтения?

- Отчасти да. Телевидение - наш общий враг. Хотя не торопитесь толковать это однозначно: вот, мол, Филатов обвинил телевидение. Нет! "Мысль изречённая есть ложь" - так было сказано. (Любая форма, претендующая на точность, грешит неточностью - это о моём определении телевидения.)

Сегодня все думают, как бы книжку вернуть в жизнь, как справиться с общим врагом - телевидением, появилась ещё и новая проблема - интернет. Впрочем, как бы мы ни тосковали по форме (будем ли мы листать бумажную страницу или читать с экрана) в век информатики - изменение неизбежно. Осталось бы содержание. Можно о чём-то сожалеть, грустить о теряющемся аромате типографской краски и хрусте, шелесте странички в новой желанной книге. Но в итоге придётся приспособиться к наиболее удобной на данный момент форме потребления информации. А её становится очень много. Печально, что за этим объемом молодые уже забывают Ахматову, Мандельштама, Шукшина. Ещё каких-то лет 30 - 40 назад что угодно можно было отдать за до дыр перечитанные их произведения, которые брали на ночь, чтобы рано утром отдать другому читателю. А сегодня на развалах они лежат, пожалуйста, бери сколько хочешь. Но уже всё меньше хотят. А думали-то, вот, народ начитается! Даже из демонстративного пижонства сейчас перестали читать прекрасных авторов. Спрос, тиражи, мода сегодня доминируют на рынке изданий.

- ...вы уже многие годы в числе наиболее интересных для читателей авторов. Разве это не справедливо?

- У мудрого Астафьева в пору его огромной популярности спросили: "А каково чувствовать себя гением?" На что он ответил: "Хорошо. Приятно. В обществе принимают, ценят. Бывает, что буквально паришь. Купаешься в славе. Но приходишь домой. В кабинете на полках Гоголь, Толстой, Достоевский... И как-то, знаете, успокаиваешься..." Так что в этом смысле я спокоен. И вместе с тем мне становится не по себе, когда я выясняю, какие имена забыты. С чего уж нам, грешным, возноситься?

- С того, к примеру, что ваши постановки идут не только в России, СНГ, но и за рубежом. С того, что "Про Федота-стрельца" продолжают цитировать, а многие из выражений уже стали афористичными. С того, что колкие эпиграммы смешат до слёз, пьесы порой заставляют так глубоко переживать, что и слезу не грех уронить. С того, что ваши произведения включены в вузовские программы преподавания современной литературы.... Есть с чего.

- Да уж... Это, конечно, приятно, но не обязывает к гордости. Обязывает скорее к другому. Работать больше и качественнее.

- Эти страницы, что лежат, простите, подглядел, на вашем кухонном столе...

- Да, да, да, это моё новое произведение. Сюжет сказки "Золушка", но жестокая версия. Первая часть - ортодоксальная, в традиции Шарля Перро, а вторая - о том, как оказавшаяся во дворце милая девушка резко меняется. Она прошла огонь, воду, а медных труб - не сумела. Власть, деньги, роскошь сделали из неё отвратительную падаль, находящуюся в чужом контексте. Финал должен быть примерно таким:

"Мир движется тихонечко, по фазе,

Ступеньки перепрыгивать нельзя.

Из тех же, кто из грязи, сразу в князи -

Плохие получаются князья!"

Вообще к любой мечте необходимо долго готовится, что ли. А воплощение ждать не как сам факт, а как некое продолжение. Иначе - плохо дело. Идея превращения Золушки в принцессу воспринимается как законченная. А что дальше? Счастье? Но разве счастье в этой мишуре, в тити-мити? Оно в гармонии, в ладу с самим собой, в любви. Только сказочный жанр мог определить счастье через материальное благополучие. В жизни так не бывает.

- Вы сами часто оказывались в ситуации, когда приходилось расплачиваться за счастье?

- Я живу в таких ситуациях. Всё время везение требовало от меня какой-то оплаты. От этого никуда не уйти.

- Вы продолжаете много читать?

- Да. У меня есть любимцы, но они стоят: давно не перечитывал, можно сказать, долгие годы. В последнее время увлекся чтением наших дам-детективисток. Не могу сказать, что я в восторге от качества их литературы. Но меня привлекает их выдумка, интересные сюжетные находки, острота построения. У них это получается, по-моему, лучше, чем у мужчин. Дашкова, Малышева, ставшая уже своеобразным классиком Маринина - это творчество заслуживающее внимания. Менее успешны пока работы Серовой, не усмотрел я её.

Большое внимание я уделяю чтению Акунина. Считаю, что это явление в современной литературе. Его будут оценивать наши потомки, впрочем, он и сегодня популярен.

Был такой писатель Булгарин, наипопулярнейший в XIX веке. Только ценители понимали, что в сравнении с тем же Пушкиным он просто способный беллетрист. Он имел такую славу, которую, как мы сегодня понимаем, он не заслуживал. Поэтому, замечу, суд современников - это неблагодарный суд. И я тоже отношусь к спросу на того же "Федота..." очень спокойно.

- Ну уж про это сочинение можно сказать, что оно - из прошлого века, да и из другого тысячелетия. Оно прошло фильтры времён?

- Да уж, конечно. Кстати, оно было написано как-то случайно. Ко мне пришёл один из наших режиссёров и предложил подготовить текст для детской пластинки. Я достал сказки Афанасьева и попробовал переложить сюжеты на стихи. Подражал немного, как мог, жанру частушки. Детские воспоминания (с ужасно бессистемным чтением), любовь к сказке - всё всплыло. Рождались диалоги, сюжетные элементы. Пришлось отказаться от идеи детской пластинки. Примерно через семь лет появилась законченная вещь. Большая форма с единым сюжетом, множеством героев, линий давалась как-то сложно. Нынешнюю популярность "Стрельца..." я оцениваю как случайное, может быть, и неоправданную. Хотя работал над ним много. В "Любви к трём апельсинам" я явно не доработал, поэтому оно стало не таким известным.

- А как вы пишете? Как рождаются произведения?

- Не знаю. Нахаживаю, нагуливаю. Раньше был такой мучительный процесс построчного созидания за письменным столом. Но пришел к выводу, что события, сцены создаются вне стола. Последнее время хожу, как заключённый, наговариваю, сам себе начитываю, держу в голове текст, а потом, когда посчитаю, что это может занять место на бумаге, то и записываю. Иногда выдерживаю паузу до пяти дней. Поэтому-то записи, которые вы видите на моем столе, почти без помарок. Пишу только рукой. Не могу подружиться с компьютером. Литературе я сейчас отдаю всё время. Это и часть моего заработка. В общем-то, в наше время можно жить литературным трудом, хоть многие и жалуются на то, что их забыли. Хотя, бывает, что и не везёт кому-то. Кстати, я не бегаю за издателями. Они сами обращаются. Давно я сотрудничаю с екатеринбургским издательством "Фактория" и с московским "Эксмо-пресс". Там работают настоящие профессионалы, ценят литературу, разбираются в современном процессе. Сейчас там готовится к изданию новая книга. В ней будут вариации на темы известных бродящих сюжетов (я, кстати, согласен с мыслью о нескольких сотнях бродячих сюжетах; больше ничего не выдумать, можно совершенствовать только форму) и произведений "Декамерона" ("Рассказы чёрного города"), "Пышки" (сентиментальный фарс о мерзавцах высшего света "Дилижанс") и " Голого короля " ("Ещё раз о голом короле "). В "Фактории" идут переговоры о выпуске тома избранных произведений.

- Леонид Алексеевич, вас полюбили и как телеведущего, и как актёра, и как писателя. А вы сами кем себя считаете?

- Никем. Чем-то я должен был заниматься по судьбе. Но попадал всё время рядом, но не в точку. Где-то я должен быть, но не здесь - такое ощущение часто испытываю до сих пор. Наверное, это как-то не по-христиански, что ли.

- Православие занимает большое место в вашей жизни?

- Я крестился в 33 года. Сильно захотел изменить что-то в своей жизни после смерти Владимира Высоцкого. Какое-то странное было чувство. Мой сын священник. Он ушёл в церковь, бросив ВГИК. Я не был на его служении, но видел фотографии. Понимаете, он захотел всё так вот, враз изменить. Сам пришёл к вере. Теперь он в Подмосковье служит, каждый день ездит в церковь.

- Как он оценивает ваши литературные произведения?

- Неоднозначно. Что-то даже не дочитывает, говоря, что это явно не его литература. И не поспоришь ведь! Он прав. Для меня это особенно ценно. Как и всё, что говорят мои любимые близкие. Семья в моей жизни, это, наверное, главное. Знаете, я ведь Филатов и по отцу, и по матери (они были однофамильцами).

- Наши читатели часто в письмах и звонках в редакцию спрашивают о вас. На многие их вопросы вы ответили. Что пожелаете им?

- Спасибо вашим читателям за внимание ко мне и моему творчеству. Желаю им стойкости и терпения. Сейчас трудные времена, но Россия будет жить достойно.

Беседу вёл Владислав ИВАНОВ
Литературная Россия, 7 сентября 2001 года