Второй тираж

Селестина. Постановка Николая Коляды

Ни один театр в Москве не любит Николая Коляду так, как любит его «Современник». И его пьес в репертуаре целых четыре. И даже спектакли ставить Коляду приглашают. Конечно, по собственным пьесам. Два года назад вышла «Уйди-уйди». А сейчас — переделка огромного романа-драмы XV века «Селестина» Фернандо де Рохаса.

Поклонников у Коляды-режиссера существенно меньше, чем у Коляды-драматурга. Но в этом году на «Золотую Маску» из Екатеринбурга привезли именно режиссерскую работу Коляды – «Ромео и Джульетту» (см. «Журнал» №12). Шекспировская трагедия была поставлена как рассказ о любви детей из дворовой компании шпаны — история цельная и пронзительная. От Коляды удач не ждали, и многие удивлялись: «Может, у него случайно получилось?» Оказалось, что удача «Ромео и Джульетты» неожиданна и для самого Коляды. Во всяком случае, он так был ею поражен, что не смог расстаться с находкой. И принялся тиражировать то, что принесло однажды успех. Вторым «тиражом» стала «Селестина».

На сцене все те же, что и в «Ромео и Джульетте», доски и бумажные цветочки художника Владимира Кравцева, отмеченного спецпризом «Маски». Снова разноцветные костюмы (еще более яркие — Испания же!), сшитые из вязаных половиков. Снова все герои похожи на детей, оставленных без присмотра: возятся, дерутся подушками, нянчат самодельных кукол. Снова какие-то невнятные ритуалы, интенсивная, но непонятная деятельность (все персонажи беспрерывно рвут какие-то тряпочки). Известно же, если актеров занять каким-то делом: что-то рвать, крутить или таскать, то и текст у них зазвучит как будто осмысленнее. Снова — латиноамериканские мелодии, а главная тема та же, что в «Ромео и Джульетте». Снова все танцуют что-то ритмичное, выстроившись в ряд. Знакомая сказала: «Как на курортных дискотеках — повсюду одну и ту же мелодию крутят». Есть даже буквальные повторения сцен: в Шекспире герои при любовном свидании сидели и перебирали игрушки, здесь — цветные тряпочки.

Впрочем, ассоциации «Селестины» с «Ромео и Джульеттой» естественны. Начинается спектакль как возрожденческая комедия типа ??акиавеллиевской «Мандрагоры», где любовь нетерпелива, как вожделение: скорей-скорей, если не соедините меня с любимой немедленно — умру. А кончается трагедией влюбленных Калисто (Максим Разуваев) и Мелибеи (Мария Аниканова). Его убили из мести, она покончила с собой от горя.

И тем не менее ясно, что для зрителей и, вероятно, для режиссера линия влюбленных имела второстепенное значение. Первостепенным было все, что связано с Селестиной – Лией Ахеджаковой. Раблезиански жизнерадостной колдуньей и сводней, которая «штопает девственность», кладет дам в постель к обожателям и любуется на оргии молодых, устраивая их у себя дома. Реплики, которые произносит Селестина, — сплошь афоризмы на плотские темы: любовь и зачатие, еда и питие.

Ахеджакова, как всегда, хороша. Как всегда, а не как-то иначе. Что делать, если эта грандиозная актриса в последнее время получает роли исключительно от Коляды. Именно он ставит для нее спектакли и ваяет одну за другой истории про «маленьких людей», используя только ее смешную трогательность. Актриса, созданная для абсурда и парадокса, с алогичной, «сдвинутой» органикой, так и играет одну за другой «колядинских» немолодых сироток. Селестина еще лучшая из них.

Дина Годер
Еженедельный журнал, 26 апреля 2002 года