Версия для печати

Краткие отзывы прессы о спектакле:

«Фокин нашел лаконичную и емкую метафору: шинель – это мир, потеряв его, всякое существо гибнет. За 60 минут спектакля Марина Неелова сыграла все: и тихое счастье уютного существования, и осознание ветхости своего дома-шинели, и ужас от необходимости сооружать новый, и нищету, и любовь. Любовь самую настоящую: от первых неловких прикосновений к роскошному сукну новой шинели, до кокетливых капризов и нежного падания в ее широкие объятья».

Евгений Поливанов
«Газета. Ru», 6 октября 2004

«Валерий Фокин, методично и упорно исследуя в своих спектаклях подсознательное и потустороннее, поставил, возможно, один из лучших своих спектаклей. Мистика графична, метафоры мощны и понятны. Ничего лишнего, абсолютное знание своих возможностей, владение мастерством: есть к чему присмотреться молодым режиссерам, столь бурно и порой назойливо разбрасывающим свои находки и находочки. В этом спектакле - художественный аскетизм и чувство меры. И Гоголь, и Неелова, и режиссер - никто не пострадал: счастливый симбиоз. То, что проживает на сцене Башмачкин, - хуже, чем одиночество. Это скорее неосуществившаяся попытка жить, невозможность "очеловечиться". И, если судить произведение по его законам, здесь нет никакого противоречия между замыслом и воплощением, Фокин показывает нам того Гоголя, который ему близок».

Артур Соломонов
«Известия», 6 октября 2004

«В гоголевской прозе режиссера преимущественно интересуют черты, роднящие его с Андреем Белым: фантасмагорический, пустой, вьюжный Петербург, в котором тонет и теряется персонаж без пола и возраста. Не совсем человек, а некое непонятное существо. Его и играет Марина Неелова. На пустой сцене, перед лиловатым задником, монументом – гигантская шинель. Из огромного ворота появляется маленькая седенькая головка с трогательным хохолком седых волос сбоку. Одутловатые щечки, остренькие ушки, чуть вздернутый носик и круглые глаза. Постепенно из складок ткани высвобождается странненькая фигурка в стареньком мешковатом вицмундире. Долго молча осматривается, устраивается. Достав гусиное перо, закатывает глазки. И тоненьким голоском начинает выпевать: «Ми-и-и-и- лостивый государь!». Марина Неелова абсолютно неузнаваема в Башмачкине. Другие руки – сухонькие, суетливые. Другие глаза – небольшие, круглые, выцветшие. Тут уже не шедевр гримировального искусства. А настоящее актерское волшебство преображения. Скрежещущий голос с какими-то недоуменными интонациями Чебурашки, непонятного существа, оказавшегося неизвестно где в распоряжении невидимых сил. «За что вы меня обижаете?» – обращено не к конкретным людям (их на сцене и нет). Этот несчастный забитый чиновник с перышком в руках вопрошает самое мироздание».

Ольга Егошина
«Новые известия», 6 октября 2004 года

«Для Валерия Фокина "Шинель" – это вовсе не то, откуда вышла вся гуманистическая русская литература с ее вечной жалостью к маленькому человеку. Его "Шинель" принадлежит совершенно другому, фантастическому миру. Его Акакий Акакиевич Башмачкин – это не вечный титулярный советник, не убогий переписчик, не способный переменить глаголы из первого лица в третье, это даже не мужчина, а какое-то странное существо среднего рода.
Для создания такого фантастического образа режиссеру нужен был актер невероятно гибкий и пластичный не только в физическом, но и в психологическом плане. Такого универсального актера, вернее, актрису режиссер нашел в Марине Нееловой. Когда на сцене появляется это корявое, угловатое существо с редкими спутанными клоками волос на лысой голове, зрители безуспешно стараются угадать в нем хоть какие-нибудь знакомые черты блестящей примы "Современника". Напрасно. Марины Нееловой тут нет. Кажется, она физически превратилась, переплавилась в своего героя. В его мире не существует никого, кроме шинели, поэтому после потери возлюбленной ему не остается ничего другого – только лечь и, испустив жуткий вопль, умереть».

Марина Шимандина
«Коммерсант», 6 октября 2004

«Голова кружится от этого падающего стеной вихря, и кажется, что все в нем предвещает невиданный театральный полет. Появление Нееловой с всхлипами, чихами, сопением, пением очаровывает с первых мгновений. Свидетели какого-то невиданного аттракциона зрители замирают: перед ними оживает диковинный мультяшный зверек. Неелова и в самом деле похожа на грандиозное мультипликационное создание Юрия Норштейна, завораживающего мелкостью, звериной подробностью своего бытия. Создание, о котором трудно сказать что-нибудь, кроме того, что оно живет какой-то мерцающей, параллельной, невиданной жизнью. Сверху, с балконов, раздается небесное пение, тихое журчание голосов, с которыми сутулый человечек в сюртучке начинает входить в удивительные соотношения - журчит, возносится голосом кверху, обрушивает его в страшные глубины, все длит и длит диковинную глоссолалию, свое мучительно-прекрасное и нечеловеческое воркование. А уж когда на свет божий в магической серой полутьме пространства это существо извлекает из-за пазухи перышко, не забывая для удовольствия пощекотать себе щечку, кажется, что рай невиданного театрального перевоплощения обрушивается на вас со всей своей позабытой силой».

Алена Карась
«Российская газета», 6 октября 2004

«Неелова – непредсказуемая, при том, что знаешь ее давно. И с тех же пор – любишь. Глаза, каких больше нет ни у кого. Выражающие умиление, испуг перед метафизическим и трансцендентным явлением новой шинели, которая сначала проносится мимо, потом приближается, обнимает, а Башмачкин бочком выворачивается, и тогда шинель аккуратно берет героя под руку.

То ли он приручает шинель, то ли она его.

Большой актер – непредсказуем, техника и режиссерские «вмешательства» в его игру, к сожалению, предсказуемы.

Стройными рядами проходят одетые в черное музыканты ансамбля «Сирин», вроде тех покойников, что пугали публику в достопамятном «Нумере…». Нынешние – не пугают. И вообще не волнуют.

Распахнулись оконные проемы – непременно закроются с грохотом. Ждешь, когда бабахнет. Бабахнуло.

В финале в распластанную на полу старую шинель Башмачкин ляжет, как в гроб. Кто бы сомневался.

После этого на полупрозрачном заднике тенью начинает подниматься вода, от самого пола и до самого потолка, обозначая собой конкретные ужасы петербургских наводнений и тщету всего сущего».

Григорий Заславский
«Независимая газета», 7 октября 2004

«Что касается Валерия Фокина, то его режиссуру на Другой сцене можно назвать расчетливой, остроумной, эффектной, искусной и т.д., но нет никаких оснований назвать ее новаторской и экспериментальной: «Шинель» скроена по готовой модели.
Фокин выстроил особый театр, разыгрывающий одну и ту же историю - историю человека, гибнущего в равнодушном или, может быть, злорадном, или, может быть, лукавом и хищном, но всегда - бесчеловечном мороке. Он сочинил свою формулу «перехода от счастья к несчастью», и формула работает с гарантией. Трудно быть актером в театре Фокина. Впрочем, и зрителем - тоже непросто. Ни играющим, ни смотрящим Фокин не позволяет расслабиться, рассредоточиться; от зрителя он жестоко требует самоотдачи, ничего не обещая взамен».

Александр Соколянский
«Время новостей», 6 октября 2004

«Тема режиссера в этом спектакле - неодолимый соблазн обладания, кошмар овеществленной мечты, предательство своего мира, провоцирующее ответное разрушение. Тема актрисы - триумф попранной человечности. Чем дальше от Неёловой роль, тем ей интересней. К Башмачкину ее привела потребность побега от себя и поиска себя же. В подготовку входит трезвость и помрачение, страсть игры и страх игры, кропотливая ремесленная возня и редкие зарницы интуиции. Марина не работает - мучится ролью. "Только с горем чувствую солидарность", - сказал некогда Бродский. Неёловой эта солидарность знакома, из неё вырастает родство с героем "Шинели". Ее Акакий существует не в реальном времени, в измерении притчи: сверхнасыщенно. И в иные вечера – потрясает.
Николай Васильевич прост необычайно - и сложен непомерно. Превратится спектакль в шедевр или останется лишь острым сценическим экспериментом - зависит сейчас от Марины Неёловой. От того, насколько внятным сможет она сделать главнейшее в "Шинели". То, что сегодня громче, чем когда-либо, должно звучать "над мировою суетою, над всем, чему нельзя помочь..." - нищими и бандитами, женщинами и мужчинами, старыми и молодыми, чеченцами и русскими: "Я ведь брат ваш!"

Марина Токарева
«Московские новости», 8 октября 2004