|
 Версия для печати
Под оптическим прицелом циферблата
Теннесси Уильямс "Сладкоголосая птица
юности". Театр "Современник".
Режиссер - Кирилл Серебренников. В роли Принцессы
Космонополис - Марина Неелова.
Поздняя пьеса Уильямса диагностически точна
и жестка. Она растеряла прежнюю тонкость,
щедро сиявшее в каждой реплике и ремарке
дарование автора "Лета и дыма",
"Ночи игуаны" etc. "Птица"
похожа на стареющее лицо, обглоданное годами,
пороками, утратой сил, неудовлетворенной
похотью славы. Было лицо красивым - стало
умным. А также опытным. До такой степени,
что неловко смотреть в глаза...
Именно так выглядят оба героя. Особенно с
утра, в номере отеля.
"Ей" под шестьдесят, а "ему"
- под тридцать. Но Александра дель Лаго,
принцесса Космонополис, полузабытая легенда
Голливуда (Марина Неелова), воскреснет, как
Феникс. Нервная сила дара и успеха омолодит
ее.
А у Чанса Уэйна (Юрий Колокольников), самого
красивого юноши из городка средней руки,
дешевые биологические часы. Так, штамповка...
Многократно заложенная мелким бесам, менялам
лучших пляжей мира...
Чанс Уэйн приезжает в городок, где недавно
похоронена на деньги церковной общины его
мать, где его менее блестящие сверстники
стали врачами, финансистами, членами торговой
палаты, где бродит, как тень, его вечная
любовь - дочь мэра Хэвенли. Начинающий актер,
бармен, массажист, мальчик на побегушках
и на содержании у капризных стерв-яхтсменок,
Чанс заразил Хэвенли какой-то гадостью, бросил
ее, опустошил ей душу.
Марина Неелова сыграла в спектакле Серебренникова
две роли - и Принцессу Космонополис, голливудскую
легенду, и Хэвенли - безумное существо без
возраста и внутреннего стержня, зябкое подобие
Офелии в грубых башмаках "унисекс".
В пьесе Уильямса американский городок 1950-х
действительно судит и отторгает героя. Жестко,
праведно, поделом. Но у нас сыграть воинствующую
правоту миддл-класса как-то не выходит. В
этом, видимо, и состоит ноу-хау.
В "Пластилине" и "Терроризме"
- спектаклях, заслуженно составивших Кириллу
Серебренникову театральное имя за неполных
два сезона, - очень сильный моральный посыл
осуществлялся "от противного".
Ужас (реальный, понятный и лично знакомый
залу и труппе) был с драйвом воспроизведен
на сцене. Катарсис доверялся зрителю. И действительно
сотрясал умы и рецензии.
В "Сладкоголосой птице" смог морального
релятивизма, беспредельного, как туман в
степи, застроенной до Тихого океана обветшалыми
хрущобными пятиэтажками, разливается по спектаклю.
Возможно, вне воли актеров и режиссерского
замысла. Так как-то все... Отверженность
Чанса, обглоданные мечты, попытка лестью
и шантажом вырвать у Принцессы Космонополис
"голливудский контракт" здесь жалки
и постыдны не потому, что жалки и постыдны.
А вроде как потому, что Чанс "попал".
А все - въехали. И срубили.
...Но, видимо, большой талант есть сам по
себе категория ценностная. Чанс Уэйн жалок
на фоне великолепной жизненной силы Принцессы
Космонополис.
Драйв мужества, опыта, насмешливо-циничной
уверенности в себе - Фениксе, не раз горевшем
синим пламенем и встававшем из пепла, - истинная
мера суда, точка отсчета ценностей в спектакле.
Эта природная сила, отточенная опытом, судьбой,
отлично сыграна Мариной Нееловой во втором
акте. Время не властно над актрисой Александрой
дель Лаго: оно использовано и претворено
ею. Что бы ни было дальше - осуществленного
прошлого уже не отнять.
И это прошлое дает энергетические источники
будущему.
Ч а н с: Послушай, я и не знал, что в этой
комнате были часы.
П р и н ц е с с а: Наверно, часы есть в каждой
комнате, где живут люди.
Ч а н с: ...Это медленный динамит, постепенный
взрыв, и он разнесет в мелкие обломки мир,
в котором мы жили... Время, кто может победить
его?
Принцесса - его и побеждает.
...Часы - стержневой образ спектакля Серебренникова.
Огромный циферблат с пронзительным сиянием
"камней", городских лампионов или
софитов по диаметру - центральный символ
спектакля (художник-постановщик - Николай
Симонов). В часах открывается дверца. Но
механизм их неумолимого сердца не виден,
за дверцей - пустота. Часы становятся освещенной
эстрадой кабаре, киноэкраном, кафедрой, альковом
в гостиничном номере, иллюминатором тонущего
корабля.
Кто-то развешивает над сценическим городом
гирлянду лампионов на черном кабеле, играет
ими, опутывает себя, гибнет и задыхается...
Кто-то расправляет мокрые простыни среди
спартанских стен декорации.
Бог весть, зачем режиссер подкрепил текст
Уильямса правкой Нины Садур. Вследствие чего
действие перенесено из отеля в дом престарелых,
часть реплик сокращена и дополнена лепетом
старух-парок и некоего отчаявшегося существа
со склонностью к "черной драматургии".
...Но сама игра с тяжелыми, мокрыми простынями,
освещенными сзади "огнями города средней
руки", - отличный режиссерский этюд.
Наряду с партией Марины Нееловой эти непредсказуемые
пластические этюды Серебренникова составляют
лучшее в спектакле.
Елена ДЬЯКОВА
"Новая газета" 9-11 декабря 2002
|
