Версия для печати

Сценарий истории

В «Современнике» состоялась премьера «Бесов» Достоевского, которых поставил выдающийся польский кинорежиссер Анджей Вайда. Спектакль ожидали с нетерпением. Громкое имя Вайды обещало многое.

Роман «Бесы», замысел которого возник из скандального дела об убийстве студента Иванова участниками кружка социалистов Нечаева, был романом-предупреждением, романом-предостережением. Достоевский предвидел, куда могут завести новые социалистические идеи и утопии, которые овладели сознанием людей. Однако по выходе «Бесов» либеральная критика в пух и прах разгромила роман. А вышло так, что сценарий истории далее развернулся именно по Достоевскому.

Неудивительно, что Вайда – ниспровергатель революционных социалистических мифов и создатель фильмов – филиппик революционной антисоциалистической «Солидарности», не раз обращался к «Бесам» на родине и за границей. Это его роман, его тема.

В «Современнике» он поставил «Бесов», следуя известной инсценировке Альбера Камю. Казалось, Достоевский и Камю схожи, у обоих романы – манифесты философских идей. Различие в том, что Достоевский создал антинигилистический роман-идею. Камю, убежденный агностик, – трагедию об абсурдистских героях, уничтожающих себя. Это наложило отпечаток на постановку в целом. Она скорее социальна, нежели религиозна.

Сценограф Кристина Захватович приподняла помост сцены, укатала его «грязью», а по заднику сцены поместила экран темного, с рваными перьевыми тучами неба, размытого, как акварель, напоминающего о пушкинских бесах. Все это воспринимается как типичный, исконный русский пейзаж, в котором есть и неохватная ширь, и глубина, и бездна. Действие «ведут» укутанные в черное фигуры, которые переставляют мебель, меняют легкие ширмы, а когда это необходимо – изображают мрачную толпу, убивающую Лизу.

Бросается в глаза кинематографичность постановки. Эпизоды романа нарезаны, как кадры полнометражной картины, смонтированы и в довольно быстром темпе проносятся на наших глазах. Но этот нервный темп держит внимание зрителя.

Черно-белый фильм начинается с «крупного плана» – монолога Ставрогина. Он в какой-то напряженной, неестественной позе, криво сидит на стуле и рассказывает о том, как совратил одиннадцатилетнюю девочку, которая потом повесилась. Образ Николая Ставрогина – самое сильное впечатление от спектакля. Исполнитель Владислав Ветров придает Ставрогину демонические черты. С самого начала этот почти мистический персонаж притягивает к себе внимание. В романе о Ставрогине говорят как о «неоспоримом красавце» и о том, что его лицо «походило на маску». У Ставрогина Ветрова тоже маска на лице. Оно выглядит неживым, даже мертвенным под нарочито плотным слоем белого грима, хотя по-своему красивым. Но Вайда запрещает очаровываться красотой этого героя. Режиссеру важнее показать, что Ставрогин безразличен ко всему, бездушен.

В спектакле много актерских удач. С блистательным талантом воссоздан Игорем Квашой образ либерала и западника Степана Трофимовича Верховенского. Смешного, суетливого человека, вечного ребенка, который перед смертью приходит к евангельскому прозрению. Тамара Дегтярева прекрасно сыграла Варвару Петровну Ставрогину, строгую и взбалмошную барыню с добрым сердцем. Сергей Гармаш изобразил капитана Лебядкина персонажем фантасмагорическим. Лебядкин, грязный, неизменно пьяный буян – извечный кошмар российской жизни с ее безудержностью, анархией. Елена Яковлева играет Хромоножку юродивой, в которой уживаются, с одной стороны, нелепость, убожество, с другой, пронзительная боль и страдание. Воплощением зла, «мелким бесом» выглядит Петруша Верховенский в исполнении Александра Хованского. Интересен Сергей Гирин в роли Ивана Шатова, который стал безвинной жертвой политической интриги. Убедителен Дмитрий Жамойда в роли самоубийцы Кириллова. Образы этих социалистов очень напоминают образы молодых героев «Солидарности» из фильмов Вайды.

Спектакль «Бесы» вызывает противоречивые суждения о себе. Многих смущает политическая однозначность. Но Анджей Вайда ставит его так, как считает нужным. Резко и аллюзионно, подчиняя мысли, которая всегда была для него кардинальной. Революционное движение безнравственно, когда жизнью отдельного человека пробрасываются, как картой в азартной политической игре. Мысль эта по сей день продолжает быть актуальной.

Майя МАМАЛАДЗЕ
«Новые театральные известия»,
1 апреля 2004 года