Версия для печати

Леонид Ярмольник
Хотелось бы, чтобы мной гордились

Актер после почти тридцатилетнего перерыва вышел на сцену в спектакле театра «Современник» «С наступающим...» по пьесе, написанной специально для него

В какой степени ваше реальное земное существование легло в основу этой пьесы?

Это абсолютно не биографическая история. Это— я и Гармаш в предлагаемых обстоятельствах, причем герои вовсе не похожи на нас с Сережей. Долгое время мы очень хотели, чтобы кто-то что-то написал и чтобы мы могли это сыграть втроем—с Сергеем Гармашем и Олегом Янковским. И как-то все не доходили руки. Потом не стало Олега. Однажды я рассказал Родиону Овчинникову, педагогу и худруку курса в Щукинском училище, о нашей с Сережей мечте, даже какие-то идеи подсказал, которые родились у нас с женой и у Гармаша в совместных поездках и разговорах на тему, о чем бы мог быть спектакль. Прошло полгода, позвонил Родик и сказал: «Леня, я тут кое-что написал. Будешь слушать?» Я уже и забыл про свое предложение, но—приехал и послушал.

Поскольку не считаю себя истиной в последней инстанции (приятно, когда пишут специально для тебя), мы собрались еще раз—с нами были Александр Боровский, Валерий Тодоровский, Сергей Гармаш, моя жена—человек семь, Родион еще раз прочел пьесу. Все сошлись на том, что это—здорово.

Как работается режиссеру со звездами?

Нормально, но очень трудно. Поскольку Овчинников, который и ставит спектакль,— не диктатор, он работает вместе с нами, и творчество получается коллективным. Иногда мы больше спорим, чем репетируем. Мы с Сергеем очень разные. Разные школы: я—щукинец, он—мхатовец (впервые в жизни обнаружил, что это полярные в каких-то вещах школы). Сережа-артист — как животное: натуральный, органичный, обаятельный. Совсем не такой, как я. Грубо говоря: еврей и хохол. Но мы любим одни и те же вещи, наверное, похоже шутим, меня радуют его шутки, его— мои. При этом в работе нам бывает очень трудно найти общий язык, прийти к общему решению, к общему восприятию. У нас разные вкусы. Разные представления о том, что смешно, а что—не смешно. О том, что должно быть главным, а что—второстепенным.

Название спектакля вполне новогоднее — «С наступающим...»

Пьеса называется «Несколько пролетов вверх». Это я предложил изменить название. Ведь история действительно происходит перед Новым годом.

Еще одна «Ирония судьбы»?

Господь с вами! Мы скромные. «Ирония судьбы» — наш любимый фильм, в который мы вросли, а он врос в нас. Но уверяю вас, что перед Новым годом могут произойти и другие истории. Но о спектакле рассказывать не буду.

Ну Дед Мороз-то будет?

Конечно будет. И елка, и Дед Мороз, и водка, и шампанское.

А кто будет Дедом Морозом? Вы или Гармаш?

Не помню, кто-то из нас!

Такие артисты, как вы, и Снегурочек сыграть могли бы...

Это у Виктюка и в другой раз.

В последний раз вас видели на сцене Театра на Таганке в 83-м году... Рады вернуться?

Меня приглашали. И у меня уже был плохой опыт попытки вернуться. Несколько лет назад в МХТ репетировали «Свадьбу Кречинского». Сергей Афанасьев ставил, из Новосибирска. Уже и декорации были сделаны, костюмы пошиты. Я встал на колени перед Табаковым, режиссером и артистами и попросил отпустить меня на волю. На мой взгляд, спектакль совсем не получился. Сказал, что нас будут обвинять —мол, МХТ дошел до того, что на его сцене уже «цыпленок табака» играет: «Что здесь делает Ярмольник? На сцене, где играли Качалов, Тарханов... И вдруг—эстрада». Мне от этого ни тепло ни холодно. Меня за что только не ругали. Но в сочетании с МХТ и с Олегом Павловичем... не хотелось, чтобы моя фамилия еще подлила масла в огонь. Наоборот, хотелось бы, чтобы мной гордились, чтобы мне были благодарны за мою работу. Критики ведь однобокий народ. Одни знают меня по КВНу и «цыпленку табака», другие—по «Бараку», по съемкам у Алексея Германа.

Экранизацию романа «Трудно быть богом», где вы снимались, Герман выпускает под названием «История арканарской резни». Почему?

Даже не боясь, что он это прочтет, могу сказать: Герман—очень ревнивый человек. Все, к чему он прикасается, становится его. Он не хочет делить славу со Стругацкими. В какой-то степени смена названия имеет под собой основания. Потому что сценарий не сильно похож на роман. Там есть креативные вещи, которые не совпадают с произведением. У нас финал совершенно другой—Румата остается на планете, а в этом вся фишка нового времени. Роман писался в шестидесятые годы прошлого века, а мы живем в десятые годы двадцать первого. И теперь Герман хочет назвать фильм по-своему. Но я его все умоляю оставить «Трудно быть богом», потому что это вообще самое гениальное название для художественного произведения. Как «Мастер и Маргарита», как «Камера-обскура». Знаковая вещь. «Трудно быть богом»— может быть, даже самое лучшее название, если снимается что-то проблемное о ломке человека, о попытке понять суть человеческой жизни и взаимоотношений между людьми. Конечно, жалко терять это название. Но зацикливаться на этом не надо.

Беседовала Светлана ПОЛЯКОВА
TimeOut, 27 декабря 2010 - 16 января 2011 года