Версия для печати

Бес попутал

Театр "Современник" хотел предупредить зрителя об опасности возвращения тирании, но Сталин в исполнении Игоря Кваши вызвалу публики только сочувствие

Пьеса Петра Хотяновского и Инги Гаручава "Полет черной ласточки, или Эпизоды истории под углом 40 градусов" написана про товарища Сталина. Пьеса, мягко говоря, неважная, однако зачем "Современник" принял ее к постановке, ясно без особых разъяснений. Видимо, пришло время напомнить забывчивым нашим согражданам, что вождь народов - злодей и убийца. На премьеру позвали Михаила Горбачева, давних народных депутатов либерального направления (Юрия Карякина, Виктора Шейниса), бывших диссидентов - писателей Василия Аксенова и Владимира Войновича. Словом, гражданская акция, а не спектакль. Все как встарь, во времена молодого "Современника", когда эстетические изыски отступали перед важностью высказывания. О нем и поговорим.

Действие пьесы происходит на ближней даче Сталина с 28 февраля по 2 марта 1953 года, то есть аккурат перед смертью вождя. Все случившееся, надо понимать, возникает в угасающем сознании умирающего. Желает он, видите ли, жениться на молодой женщине и даже намерен с ней обвенчаться, вызывает священника, и тот совершает обряд венчания. Кроме того, Сталину зачем-то понадобилась новая шинель, для шитья которой из лагеря выписан Портной вождя, тут же вертится коварный Соратник вождя (то ли Берия, то ли Каганович, впрочем, не все ли равно, кто), потом по Би-би-си сообщают о смерти Сталина, ото всех скрываемой, и вождь с изумлением слушает эту информацию - словом, бред, как и было сказано. К режиссуре Владимира Агеева нет никаких особых претензий. Ну вот разве что фантасмагория (заявленный жанр) и макабр, к которым режиссер тяготеет, могут изображаться все же не только танцами и хороводами (иллюстрация к цитируемым стихам Пушкина: "Закружились бесы разны"). То же и с актерами - они очень стараются и, в общем-то, хорошо играют. Сомнения вызывает сама акция.

Ну да, публику хотели предупредить об опасности возвращения тирана. Беда, однако, в том, что Игорь Владимирович Кваша, Сталина играющий, - очень хороший человек. Он выходит на сцену, и это сразу видно. Даже если на нем грим, мундир и шинель Сталина, его сердечность и порядочность сквозь все преграды просвечивают. А, кроме того, он верный последователь системы Станиславского, который, напомним, любил говорить: "Играя злого, ищи, где он добрый". И вот большую часть спектакля мы видим усталого человека, умного, глубоко верующего (икону Смоленской Божией Матери ото всех прячет), часто и трогательно вспоминающего маму. Человека несчастного, которого никто по-настоящему не любил, а все только боялись. Ну жалко же старика, хоть он и Сталин. После венчания, например, хор цыганский так печально пропел: "Не для меня придет весна", что хоть слезу вытирай. Или вот вздыхает бедный товарищ Сталин, в точности как чеховский дядя Ваня: мол, в других обстоятельствах он мог бы стать иным человеком, Шопенгауэром например. И что тут делать - смеяться или плакать? Допускаю, что создатели хотели с нами вместе разобраться, каким образом из робкого прыщавого семинариста вырос монстр. Не сомневаюсь, что в театре хотели сделать как лучше. Но вот несчастье: все эти доморощенно выписанные сталинские комплексы (его в молодости никто не любил, вот и он в ответ никого всю жизнь не любит) сочувствие к нему вызывают у нормально чувствующего зрителя, и ничего больше.

К концу, однако, спохватились. Священник, только что обвенчавший героя, вдруг стал кричать: "Изыди, сатана!", жена новоявленная про заключенных и расстрелянных вспомнила, а потом и сам Сталин себя разоблачать принялся. "Я, - говорит, - не человек, я - власть". И дальше про то, что, не разбирая средств, идет к цели - крепкую державу создать хочет. В финале, когда он, наконец, умер, и вовсе пугать нас начали. "Поглубже заройте, - погрозил покойник пальцем, - а то вылезу". И, правда, опустили его в открывшуюся на сцене яму, а он вновь оттуда выехал в парадном белом мундире. А хор при этом запел: "Ты не печалься, ты не прощайся, я обязательно вернусь". И на заднике, чтоб уж совсем страшно стало, вспыхнули красные глаза дьявола.

Но к этому времени, поверьте, уже никакие страшилки не помогут. Ведь всем ходом спектакля публику убедили в том, что хорошего человека, жившего в атмосфере рабского поклонения, погубило враждебное окружение. Такой вот результат, театром не предусмотренный. Потому что граждане, которых в самом деле надо бы предупредить, а заодно и просветить посредством искусства, как раз более всего и ценят те самые качества, что отчетливо поставлены здесь в вину товарищу Сталину, - жесткая власть и державность. Великая держава Советский Союз - так им теперь кажется - давала защиту, самоуважение, ну и заодно колбасу за 2,30. В растерявшейся от перемен России многие чувствуют себя глубоко униженными, и эта потертая, с дырочкой от вражеской пули сталинская шинель (главный образ спектакля) кажется им надежным укрытием. И памятники, то там, то тут из небытия возникающие, и тоска по прошлому, и беспамятные разговоры о том, что, по крайней мере, четверо из пятерых заключенных были в те времена посажены за дело (были и такие звонки слушателей на "Эхо Москвы"), растут из этого уязвленного чувства и вот теперь еще - из этой шинели, "Современником" столь затейливо поданной.

В освободившейся от фашистов Германии писатель Бертольт Брехт написал о Гитлере откровенный и злой фарс "Карьера Артуро Уи", вот он действительно напоминал, предупреждал и учил. Немцы, смеясь и издеваясь, расставались со своим прошлым, а мы, с умным и серьезным видом копаясь в якобы непростой психологии злодея, все что-то не так делаем. Игорь Кваша перед премьерой сказал по телевизору: если зрители хоть сколько-то будут Сталину сочувствовать, спектакль снимут. Может, это как раз тот самый случай?

Марина ЗАЙОНЦ
«Итоги», 10 мая 2005 года