Версия для печати

Бесы в городе

Роман Достоевского на сцене Современника

В недавнем интервью Эху Москвы Анджей Вайда выразил надежду, что поставленные им в Современнике Бесы станут для Москвы не столько событием театральным, сколько общественным. Как в свое время опальная Таганка побуждала массы к интеллектуальным рывкам, как в свое время этапные работы того же Современника трепали слегка обвислые флаги российской свободолюбивой мысли…Да, бывали времена, когда искусство раскачивало лодку, и ничего особенного ему за это не было.

Пришли другие времена. Инженеры человеческих душ либо скурвились, либо ушли в глубокое переделкинское подполье, кинематограф перестал быть важнейшим из искусств и вальяжно расположился под сенью шоу-бизнеса, театр утратил функции общественной трибуны, перешел на язык площадей и улиц, и уже остановился в своем развитии, услужливо приняв роль официанта в дорогом ресторане. Политиканы и болтуны вкупе с пародистами и вокалистами неясной половой принадлежности распределили места на нынешнем российском Олимпе согласно табели о рангах. Прорваться сквозь этот мутный поток пустозвонства практически невозможно. Тем более заезжему поляку.

Но Бесы на сцену Современника таки вышли. Слегка старомодный – и в этом его обаяние – но ничуть не устаревший спектакль Анджея Вайды одержал несколько побед, открыл несколько имен, пощекотал нервы модным московским критикам, и напомнил о существовании великой русской литературы.

История бесов не только не закончена, но даже не дошла до своей кульминации, которая, судя о тому, как развивается наша судьба, неотвратима и очень притягательна. Среди простых и ясных идей Петруши Верховенского главной сегодня становится - страсть, как милой нашему сердцу – право на бесчестье. Не так страшно перепутать зло с добром, как вообще эти категории отменить, что, собственно, и случилось с нами за годы романтических реформ. Увы - наша "бархатная" революция потерпела моральное поражение. Выпутаться из этой воронки абсолютного беспредела и пытается помочь нам Анджей Вайда.

Создать спектакль, равный по мощи и глубине первоисточнику, наверное, невозможно. Но приоткрыть эту дверь в вечность и напомнить, что мир начался не с нас и даже не с вас,- это, по крайней мере, еще не поздно.

Да, и скорости сейчас иные, и распространение идей упростилось благодаря Интернету, и театральный язык другой, и российская публика все больше хохотать желает, она сегодня как-то особенно, просто вызывающе ленива и нелюбопытна, и в моде снова пресловутый нигилизм – все это так. И тем сильнее звучат вопросы, сформулированные Достоевским и акцентированные Вайдой. Нет, не покинули бесы Россию, а наоборот, размножились как тараканы (очевидцы утверждают, что тараканы – вот такие с палец величиной и в отремонтированном Кремле живут). Нет, не услышали в России мрачных предсказаний Федора Михайловича. Нет, не наступило время исцеления. Отвечаю на вопросы, заданные режиссером в предисловии к спектаклю. Может, поэтому и финал выглядит несколько фальшивым – робкие надежды и смелые аллегории, высказанные Степаном Верховенским в последнем причастии звучат неубедительно и кроме неловкости ничего в зале не вызывают. Только природа у этой неловкости несколько иная.

Бесы – спектакль совсем не длинный, совсем не скучный и уж точно не бессмысленный. В Москве еще есть театр, где говорят и думают. Театр, где еще смеют сомневаться. Театр, где не отвечают на вопросы, а задают их. Театр, где артисты обязаны быть личностями, иначе их никто не услышит. Театр, где старомодность сродни героизму.

Ксения ЛАРИНА
«Эхо Москвы», 23 марта 2004