Версия для печати

Грозовое предупреждение

"Гроза" в "Современнике" понравится не всем, но уж точно - удивит каждого

О нетрадиционной ориентации этой "Грозы" все телевизионные каналы предупреждали заранее, можно было успеть подготовиться. Режиссер Нина Чусова известна как большая выдумщица, понятно, что классической пьесе в ее руках не поздоровится, а все же приходишь, смотришь и только рот от изумления разеваешь. Тут не просто фантазия, тут какая-то потаенная, бунтующая сила играет, резвится, выпущенная на свободу, и сметает все на своем пути - привычки, традицию, культурную память. А потом что-то свое, хаотичное, дикое, языческое строит на этих развалинах. Для всех жаждущих канонического Островского в фойе показывают старое кино 1933 года. В программку эдак вызывающе вкладыш положен: "Гроза", бытовая драма А. Н. Островского. Кто хочет, может смотреть. А на сцене для вас совсем другая "Гроза", там, в мягкую округлость буквы "о" вписан знак анархии, разрушения.

Город Калинов стараниями сценографа Александра Бродского превращен в подобие тюрьмы. На сцене - четырехэтажный металлический каркас дома с лестницами, перилами и галереями. Большая голубятня, клетки с птицами, развешанные под колосниками. Здесь не только люди, но и птицы не летают, словом, почти как в "Гамлете", весь мир - тюрьма. На вид, впрочем, весьма симпатичная, веселенькая такая, задорная тюрьма. Вот, например, в самом начале народ к празднику готовится, гирлянду флажков разноцветных раскрашивает. Сидят смешливые девчонки в очках, с косичками, на грудь перекинутыми, и, высунув язык, стараются, красят. А одна из них, белобрысенькая, читает что-то такое поучительное, из домостроевских правил поведения в семейной жизни и смеется заразительно - не сразу поймешь, что она и есть Кабаниха (Елена Яковлева).

Впрочем, называть ее Кабанихой язык не поворачивается, Марфа Кабанова вполне еще молодая, славная женщина, никого не тиранит, о правилах и нормах говорит по привычке, играючи. Да здесь и все так - играют. Ну да, вокруг тюрьма, а мы примем эти рамки и будем веселиться, как можем. Все положенное соблюдем, "Домострой" почитаем, в грехах привычно покаемся (Кабанова и прислужницы ее, названные в программке Дуняшками, смешно бьют себя розгами и каются, каются, как песню поют), а глаз-то при этом сверкает, подмигивает эдак хитро и многозначительно. Словом, в этом омуте такие черти водятся, только вид делают, что послушны. А уж когда выпьют, так и вовсе друг на друга бросаются и трясут за грудки. Вот Кулигин (Александр Олешко) как вспрыгнет на Дикого (Владислав Ветров) и ну кричать: "Деньги давай, деньги!" И Борис (Юрий Колокольников) здесь вовсе не так покорен, как принято думать. На все дядины претензии ответ у него один, простой и недвусмысленный, - кулаки. Кровь играет, страсти бушуют, а совсем отпускать себя на волю нельзя, не положено. И вроде надзирателей никаких нет, а все равно нельзя. И Тихон (Максим Разуваев), рвущийся в город от тоски освободиться, лезет при этом в голубятню, в большую железную клетку, где белые испуганные птицы покорно сидят на жердочке в ожидании корма. Нина Чусова поставила спектакль о людях, которые приняли определенные условия игры, и вот - успешно притворяются, что выполняют. И только Катерина, та, которая, как известно, "луч света в темном царстве", притворяться не желает, ломает ее от этого.

Назвать Чулпан Хаматову в этой роли "лучом света" можно только в страшном сне. И царство здесь не темное, и она - не свет, уж скорее - пожар. Буйные черные кудри, во рту сигаретка, жесты демонстративные, вызывающие. Поджигательница. Не то Кармен, не то Маленькая разбойница. По железной верхотуре лазает, как заправский акробат, однажды, правда, споткнулась, упала и тут же зло выкрикнула: "Ну отчего люди не летают?" Увидела, как такой же кудрявый, как она, Борис полез в драку со своим дядюшкой, и решила, что вот он, ее избранник - еще один свободный человек в этом покорном, затаенном сообществе. А она не желает таиться и признается во всем не оттого, что грех на душу взяла и Божьей кары теперь боится, просто нечего по оврагам прятаться, когда можно вот так, на виду у всех, взять любимого за руку и увести. И не в церкви во время грозы все происходит, а во время домашнего спектакля, когда сцены из "Снегурочки" драматурга Островского под руководством Кабановой разыгрывают. Катерина-Снегурочка вдруг бросает игру, поворачивается к семье своей и - бабах им в лицо правду-матку. Вот только Борис оказался не тем, за кого она его принимала. Увести-то она его увела, а он ей в ответ: "Лучше бы ты умерла".

Последнюю сцену ведут две женщины, хорошо друг друга понимающие, - Кабанова и Катерина. Предсмертный монолог Катерины превращен в диалог и мощно сыгран обеими актрисами. Знаменитое "Отчего люди не летают" повторяет теперь Кабанова, и слова о могилке и благости тоже говорит она. Словно уговаривает: "Нет, не надо тебе жить, нехорошо. Я-то вот живу, но знаю - нехорошо". Две сильные женщины, одна - приспособившаяся, другая - непокорная, понимают друг друга, как никто.

Катерина, легко догадаться, ни с какого обрыва в Волгу не прыгала, а по воле режиссера полезла по веревочной лестнице вверх под колосники. И все те, кто в этот момент вспомнил о бароне Мюнхгаузене из известного фильма или о финале спектакля Камы Гинкаса "К. И. из "Преступления", были жестоко разочарованы этим расхожим красивым жестом.

Нина Чусова набросилась на пьесу Островского столь азартно и темпераментно, что в пылу и угаре не озаботилась отбором. В ее спектакле две прекрасные актерские работы (Хаматовой и Яковлевой) и удачные находки соседствуют с очевидными банальностями. И это, как ни крути, серьезная проблема. Вчитываться во все повороты текста Чусовой скучно почти так же, как ее героине скучно жить по правилам. Значит, надо все порушить и сделать по-своему. В результате замысел считывается довольно быстро, при этом некоторые персонажи и даже сцены кажутся лишними, суеты и крика на сцене много, логика рвется, теряется, путая и без того растерявшегося зрителя. И ладно, бог с ним, с Островским, в конце концов, традиционную "Грозу" в самом деле, можно увидеть где-нибудь в другом месте, но в собственной-то истории должна же быть стройность. А у Чусовой только напор и страсть, все разрушающие. В общем, как у Гоголя в "Женитьбе", нам остается только мечтать: если к этим хорошим качествам добавить терпения и рассудительности, вот тогда уж точно все было бы в самый раз.

Марина ЗАЙОНЦ
«Итоги», 24 апреля 2004