Версия для печати

Светлый гость

Премьера "Шинели" Валерия Фокина на "Другой сцене" "Современника" с Мариной Неёловой - Башмачкиным стала вызовом

Шинель" продиктована Гоголю ради всех нас. Кто не прочел ее, обеднен пожизненно. В ней - мольба о сострадании, вечно заглушаемая безжалостным гулом жизни. Беззащитный, робкий Башмачкин живет в каждом, и каждому стоит помнить о нем.

Башмачкин

...Снег идет. Синеватый, потусторонний петербургский снег. В холоде пустого пространства возникает огромная шинель, а в ней как дитя, улыбаясь во сне, силится очнуться Акакий Акакиевич. Из воротника выглядывает блаженное личико, странно соединяющее невинность и немолодость. Шинель - жилье, обжитая нора; внутри мелькает свеча, плещет вода, идет жизнь. Продолжая спать на ходу, появляется существо, полное счастливого смирения: сияет улыбка, клонится к земле маленькая лысоватая голова, покорно сутулятся плечи...

Вся партитура спектакля "Шинель", премьерой которого открылась "Другая сцена" "Современника", - попытка перевода прозы Гоголя на язык театра. Первая часть медлительна и подробна: привычная пробежка в департамент, наслаждение чистописанием, подобное сочинению музыки (есть миг, когда Акакий дирижирует незримым хором, восторженно выпевая буквы), обнаружение порчи шинели, равное катастрофе, поход к портному Петровичу...

Здесь события, текущие как сон, пересекает грозная тень реальности. "Надо шить новую!" - трубит голос Петровича из поднебесья, и потрясенный Башмачкин сознает: прежняя жизнь кончена. Окружающий мир наполняется тенями и голосами, наплывает колоннадами и арками, вторгается оглушительным шабашем чиновников: И в измученный сон Акакия влекущим гостем является Новая шинель, охватывая теплом плечи и душу. Соблазн, воплощенный в сукне, шинель перерождает Башмачкина, толкает его к жертвам, дразнит мечтой. Пожилое дитя, вчера еще примиренное со своим одиночеством, сегодняшний Акакий произносит немыслимое:
"Могу стать наравне с другими!.." Но, отбросив вместе со старой шинелью инерцию вчерашнего существования, поддавшись искушению нового, он оказывается страшно наказан. Утрата шинели упраздняет жизнь.

Когда обворованный, раздетый Башмачкин неверной походкой выходит из-за сцены, он двигается к своему финалу. Остается немногое. Только еще склониться перед окнами, пустыми, как глаза Его Превосходительства, содрогнуться от гневного окрика и, сотрясаясь от рвущихся изнутри голосов, вползти, как в саван, в остов старой шинели. И тогда стон "Винова-ат, винова-ат!" оборвется пронзительным, словно бы петушиным криком. Предсмертный звук прогонит тьму, и над грохотом наводнения зазвучит хорал.

Марина

Роль Башмачкина в исполнении Марины Неёловой - событие игры. Оно пока еще открывается не всякому, не каждый вечер актриса равна себе и роли. Всегда стремящаяся к максимальному пониманию (если понимаю, значит, могу сыграть!), она впервые столкнулась с ускользающим персонажем: он возникает, как луч; входит и остается. Или - не входит вовсе.

...Двигались трудно: вначале в доверии, совместных поисках. Позже - в недовольстве и раздражении. Затем в хаосе подступающего финала, бесчисленных накладках. И, наконец - в предпремьерном отчаянии. Они прошли каждый свой путь к "Шинели", режиссер Валерий Фокин и актриса Марина Неёлова.

Тема режиссера в этом спектакле - неодолимый соблазн обладания, кошмар овеществленной мечты, предательство своего мира, провоцирующее ответное разрушение. Тема актрисы - триумф попранной человечности.

Гоголь, можно предположить, одобрил Марину. Люди театра знают: он всегда вмешивается в свои постановки. Шагами за сценой, знаками из-за Занавеса. Сердить его опасно - разрушит спектакль. В самом начале работы Неёлова почему-то (показалось, походка будет точнее) надела левый ботинок на правую, а правый на левую ногу. А в финальной сцене предсмертный хрип Акакия вдруг продолжила петушиным криком. И потом только прочла у Набокова, что Гоголь намеренно путал башмаки и в детстве по ночам кричал петухом...

И все же, спросит неискушенный читатель, зачем Неёловой - Башмачкин? Мужская роль - актрисе? Да еще той, чья вызывающая женственность поставила ее в первый ряд театральных героинь эпохи. Но именно этот парадоксальный выбор (идея проекта, сказано в афише, Юрия Роста) остраняет хрестоматийную ситуацию, высвечивает в ней новую суть. Важнейшие для этой роли слова - "боль, душа, жалость" - вне пола.

Говорят, поглядев на фотографию жены в гриме Башмачкина, российский посол в Нидерландах Кирилл Геворгян упавшим голосом сказал: "Да, Мариночка, это всё, что я люблю!.." Неёлова бесстрашно заступила за какую-то неведомую прежде черту: её Акакий двигается от младенца-старичка, нелепо-смешного ежика в петербургском тумане, к мешковатому трагическому арлекину, человеку на все времена. Чем дальше от Неёловой роль, тем ей интересней. К Башмачкину ее привела потребность побега от себя и поиска себя же. В подготовку входит трезвость и помрачение, страсть игры и страх игры, кропотливая ремесленная возня и редкие зарницы интуиции. Марина не работает - мучится ролью. "Только с горем чувствую солидарность", - сказал некогда Бродский. Неёловой эта солидарность знакома, из неё вырастает родство с героем "Шинели". Ее Акакий существует не в реальном времени, в измерении притчи: сверхнасыщенно. И в иные вечера - потрясает.

...И автор

Холодный, закрытый, высокомерный. Настороженный, агрессивный, жесткий. С неприязненной манерой общения, взглядом в упор. Не доверяющий никому, никого не пускающий "за спину". Опасный. Таким выглядит для большинства окружающих режиссер Валерий Фокин.

"Дворянин" с миусского двора, воспитанный московской улицей, бывший хулиган, всегдашний одиночка, Фокин и в жизни, и в профессии держит боевую стойку. Даже на репетиции от него исходит ощущение опасности - в чем она, не понимает никто, он и сам не скажет. Закричит, выругается, унизит? Нет, что-то другое, заложенное в самой природе постановщика, электризует участников процесса.

Выбор темы спектакля - дешифровка ведущих тенденций времени. Новая шинель и ее соблазны занимают и самого Фокина, бесспорно. Но, полагаю, много важнее для него профессия, стремление к вершине.

Театр Фокина - живая иллюстрация к тезису Юнга о том, что искусство - сфера человеческого негативизма, тесно связанная с темными сторонами натуры, метафизикой внутренней жизни.

Гоголь Фокина - "черный" Гоголь. Жестокий, неумолимый, иррациональный. Режиссер почти исключает из спектакля текст и авторскую интонацию, использует опыт восточного искусства, выбирает лаконично-льдистую сценографию вне признаков места (художник Александр Боровский), язык пантомимы и театра теней. На нем, возможно, будет говорить театр наступившего века: визуализируя слово, укладывая его в прокрустово ложе формы.

Нельзя сказать, что самый загадочный из русских классиков не сопротивляется этому методу. Присутствие Акакия Акакиевича в национальном сознании - неотменимая часть великого урока русской литературы. И "Шинель" не просто спектакль, это и некое испытание, поступок. Проза Гоголя, из которой Фокиным вычитан сюжет соблазна и обольщения, шире концепции, и классику порой "узковато" в шинели нового образца. Но великий миф "Шинели" держит спектакль, как алюминиевый каркас - ее полы на сцене. Светлый гость у Гоголя, у Фокина новая шинель - гость, похожий на пушкинского Командора. К каждому "Шинель" поворачивается той сутью, которая ему по силам.

Николай Васильевич прост необычайно - и сложен непомерно. Превратится спектакль в шедевр или останется лишь острым сценическим экспериментом - зависит сейчас от Марины Неёловой. От того, насколько внятным сможет она сделать главнейшее в "Шинели". То, что сегодня громче, чем когда-либо, должно звучать "над мировою суетою, над всем, чему нельзя помочь..." - нищими и бандитами, женщинами и мужчинами, старыми и молодыми, чеченцами и русскими: "Я ведь брат ваш!"

Марина ТОКАРЕВА
"Московские новости", 8 октября 2004