Версия для печати

Гном в тенях

«Шинель» Николая Гоголя. Режиссер Валерий Фокин.

Театр «Современник» совместно с Центром имени Мейерхольда

 Предыстория фокинской «Шинели» длиннее, чем сам спектакль, длящийся ровно шестьдесят минут. Каждый из создателей с удовольствием рассказывает, как и где Юрию Росту, другу Марины Нееловой, пришла в голову счастливая мысль, сведшая в одно многолетние поиски режиссера и давнее желание актрисы сыграть Акакия Башмачкина. Сам Фокин неоднократно повествовал о своем видении гоголевской повести, о страшном, вьюжном и мистическом городе Петербурге, об Акакии Акакиевиче – существе без пола и возраста. В результате получился коротенький экзерсис, этакий безупречно сделанный парадокс без малейшей претензии на вселенскую значимость и глобальные обобщения.

Марину Неелову, яркую и женственную приму «Современника», узнать нельзя: в центре пустого пространства сцены копошится крошечный гном со скрюченными ручками-ножками, морщинистой мордочкой и редкими белесыми волосенками. Персонаж лишен дара членораздельной речи: за все действо актриса произносит едва ли четыре связных предложения – сплошные цоканья, попискивания, вздохи и кряхтенье. Место обитания – стоящая шатром шинель вдвое выше своего жильца, там этот зверек теплит свой фонарь, там гнездится, а справлять нужду выползает наружу спектакль начинается с тихонького «пись-пись».

Чтобы пойти или побежать, ему необходимо попыхтеть и разогнаться, а походка у него враскорячку, то ли клоунская, то ли старческая.

Вокруг Башмачкина – холодный и пугающий мир: на огромном пластиковом экране клубится бурная, но призрачная жизнь теней (их автор – Илья Эппельбаум): то метель, то чиновничий пир, то швейная машинка «Зингер», педаль которой качает ужасная босая нога. Звуки. Доносящиеся из-за экрана и из-под потолка, беспрерывно множат и подхватывают жалобное воркование Акакия. Гномик существует в настороженной гармонии с окружающим миром, пока внезапно его дом-шинель не приходит в категорическую негодность: плотоядно трещат прорехи, отваливается огромный рукав. Смущение миропорядка является в виде новой шинели – внешне не слишком отличающейся от старой, но зато живой. Она бродит вокруг Башмачкина, тянет к нему пустые рукава, заигрывает, кокетничает, наконец, обнимает его и прячет внутри себя. Между ожившей одеждой и жалким недочеловеком устанавливаются тесные, почти любовные отношения. Но они не продлятся долго, полет в обновке над призрачным Петербургом закончится известной по сюжету катастрофой, и Акакий тихо и смирно ляжет в опрокинутую старую шинель, как в гроб.

Мария ЛЬВОВА
«Вечерний Клуб», 12 октября 2004