Версия для печати

Глубокая имитация

«Антоний&Клеопатра. Версия» в театре «Современник»
В «Современнике» друг другу противостоят Запад и Восток. На сцене узнаваем остов бесланской школы.

«Современник» сыграл премьеру спектакля Кирилла Серебренникова «Антоний&Клеопатра. Версия». Долгожданную, так как первые спектакли состоялись еще весной, в рамках фестиваля «Черешневый лес», но тогда и сам режиссер считал работу незавершенной. Десять дней того, что на киноязыке называется «постпродакшн», и – наконец, премьера. Слухи сопровождали эту работу самые невероятные: будто бы Цезарь – вылитый Путин, а во втором действии постоянный соавтор Серебренникова художник Николай Симонов выстроил на сцене остов бесланской школы. А еще один полушекспировский герой Помпей внешне схож с Салманом Радуевым, а противостояние Рима и Египта «переведено» в нынешние реалии, в широком смысле – Запад и Восток, то есть христиане и мусульмане, в узком – Россия и Чечня. Таков был бэкграунд, таково было «лишнее знание», предвосхитившее сам спектакль.
Видавший прежние работы Кирилла Серебренникова узнает руку художника. Скажем, накануне работы над «Сладкоголосой птицей юности» режиссер заявил, что уже имеющиеся переводы не передают смысла написанного Теннесси Уильямсом, и начал углубленную работу над американским текстом. В «Антонии и Клеопатре», напротив, многое показалось лишним, что-то – утратившим смысл. В итоге по мотивам Шекспира была написана пьеса Олега Богаева и Кирилла Серебренникова. Сам спектакль получил современное название: «Антоний&Клеопатра. Версия».
Современное звучание вот уже лет пятьдесят подразумевает наличие на сцене узнаваемых современных интерьеров и современных костюмов: Октавий Цезарь (Иван Стебунов) одет в смокинг, когда приезжает в разрушенную школу – в куртку «аляску» (в такой действительно можно было видеть Владимира Путина). Марк Антоний (Сергей Шакуров) носит то белый парусиновый костюм, то камуфляж. Клеопатра (Чулпан Хаматова) «заигрывает» с чадрой, но в быту начисто лишена религиозных предрассудков. Спектакль вообще начинается трансляцией весьма откровенного видео – сценой любовного свидания Антония и Клеопатры, снятой, вероятно, спецслужбами то ли своими, то ли врага: вдруг пригодится? Затем Шакуров и Хаматова выныривают из сценического «подземелья» и в несколько смикшированном формате (в эротическом варианте) продолжают эту или другую встречу вживую.
Играют страстно, с самоотдачей, хотя любовь и страсть, выраженные лишь через трение тел, плотные соприкосновения и телесные ласки, вызывают некоторое недоверие. Да, и это тоже, но чего-то этой любви все-таки недостает. Слов? Слов в этом спектакле много, намеков – предостаточно, сцены римские, политические и сексуального характера разбивают цитаты из какого-то туристского разговорника, вероятно, русско-арабского, готовящего к поездке в незнакомую страну. Гонец (Артур Смольянинов, замечательный актер, которого безбоязненно можно назвать ценным приобретением «Современника») – безногий инвалид, передвигается по странам и континентам сперва на каталке, затем – на протезах. Яркий образ, «вытекающий» из реплики-жалобы персонажа, будто бы он «до ж... ноги стер». Предсказатель (приглашенный из Вахтанговского театра Сергей Епишев) является на сцену упакованным в коробку из-под компьютера или иной какой оргтехники, вылезает из нее нагишом, с огромным – почти на метр – фаллосом. Специальным рычагом фаллос держится в горизонтальном состоянии. Последующие мужские обнажения, увы, не могут рассчитывать на столь же сильный эффект.
Много лишнего, хотя в спектакле – это ясно – нет и необходимого. Едва угадываемые мысли брошены на полпути, как будто бы у постановщика не хватало времени.
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток. А еще Восток – дело тонкое. Все известно. Да, противостояние элит приводит иногда к военным конфликтам. И любовь не всегда движет солнце и светила, а даже в этом движении порой больно ударяет по «третьим» лицам. Одна из самых ярких и удачных сцен – безо всяких телесных контактов – когда Антоний, любящий Клеопатру, пренебрегает Октавией, сестрой Цезаря. Он падает на кровать, как убитый, и засыпает. Но почему Октавия (Мария Аниканова) превращается потом в куртизанку, своими ласками не пропускающей ни одного? Почему потом она становится судьей? Наверное, режиссер знает ответ на эти и другие вопросы. Но ведь и зритель тоже хочет не только загадок, но и разгадок.
Яркие и запоминающиеся, а порой и узнаваемые картины и картинки не отменяют главного: сокращая и переписывая многоречивый шекспировский текст, Серебренников идет по пути упрощения смысла. Прошлое, конечно, можно объяснить через настоящее, чтобы стало понятнее. Но ведь можно попробовать объяснить это через сложности нашей жизни, а можно – свести все к банальности. Вдруг – прошу прощения за банальность, – как растение через асфальт, пробивающийся, обнаруживающий себя шекспировский стих так и остается самым живым и лучшим, что произносят актеры. Хотя, что скрывать, условия игры приучают зал реагировать на другие аллюзии и цитаты.

Григорий ЗАСЛАВСКИЙ

«Независимая газета», 5 октября 2006 года