Версия для печати

Жизнь между адом и раем

В чем не виноваты Гитлер и Сталин?

Премьерный спектакль “Враги. История любви” по Исааку Башевису Зингеру в “Современнике” даже не взорвал театральную Москву. Он заставил ее необъяснимо забеспокоиться, забыть о суетности существования и надоевшем быте. ТАКОЙ это спектакль, в котором ТАК сыграли актеры, что русский психологический театр, превратившийся в миф, вернулся. И жив, и здравствует. ТАК играют Евгения Симонова, Чулпан Хаматова, Алена Бабенко и Сергей Юшкевич.

Герман

Любовный квадрат во “Врагах…” — не банальный треугольник. На сцене и на экране Герман Бродер и три его женщины — первая жена Тамара, нынешняя жена Ядвига и любовница Маша. Эта четверка из страшного времени: война, концлагеря, эмиграция. Вот такой “холст” у этой картины маслом про любовь. Но страсти человеческие пугают своей обыденностью — здесь, как в жизни, все подозрительно просто. А театр пугает и одновременно радует этой самой простотой и безыскусностью, где на три часа забываешь, что тут, оказывается, идет игра. Точно стоишь перед пропастью, куда заглянуть боязно. Хотя все вокруг, да и ты сам, смеются шуткам, двусмысленным ситуациям и реакциям героев.

Герман

Сергей Юшкевич, из поколения 40-летних играет человека, потерявшего себя. В силу обстоятельств или по внутренней слабости? А как такое сыграть? У Юшкевича это происходит практически незаметно: тот же черный костюм, очечки, приятный, с вкрадчивыми нотками в голосе губошлеп… В общем-то, хороший человек — даже умеет держать себя в руках во время приступа инстинкта собственника… Ну раз сорвется в финале первого акта: “Да идите вы все к черту!!!” С кем не бывает? И вдруг… в финале перед нами сломленный человек, как и нет его вовсе. Даже пластика какая-то беспозвоночная, ватная. И слова такие же…

Вот начало второго акта. Сцена праздника Йом Кипур. Мужчина и женщина просто сидят на стульях. Но на зал обрушивается напряжение… Он не знает, как посмотреть в глаза Ядвиги: рвется уйти к Маше, понимая, что никак не должен этого делать. А еще есть Тамара в настоящем, и есть убитые дети в прошлом. Взгляд, пальцев дрожь, головой повел как-то странно… опять взгляд, чуть задержавшийся на Ядвиге и испуганно нырнувший в себя. Очевидно, так подворовывают, а он, Герман, так живет. Стыдно и бесстыдно. Порядочность и совесть — его ад. Желание и томление — рай. Жизнь между адом и раем — в игре Юшкевича, может быть, лучшего в своем поколении.

Спрашивается, а кто устроил этот адорай? Сами себе или все несчастья на Гитлера со Сталиным надо списать?

— Сергей, спектакль состоит из цепочки бесконечных измен: Ядвига — Маша — Тамара — снова Маша…

— Измена — грех. У Зингера написано: “Нарушив одну заповедь, ты нарушаешь все десять”. Это путь в никуда. Но не суди, да не судим будешь. Я его не осуждаю. Это не просто прыжки из одной постели в другую. Автор вскрывает человеческую природу до конца, что и пугает. Он вывел три ипостаси женщины, в поисках которых находится любой мужчина. Женщина-ребенок (Ядвига), женщина как истинная женщина, с которой прекрасно только на территории любви (Маша), и, наконец, женщина-мать (Тамара). Ведь люди не взрослеют. Счастье, если все эти три женских типа соединяются. Моя жена чем-то похожа на всех трех, и я считаю себя счастливым человеком.

Ядвига

Маленький, испуганный зверек, живущий в страхе перед неотвратимой бедой. Сходство с тварью дрожащей усиливает широкий объектив камеры, передающий на экран изображение худенькой польки. Она дрожит, хлопает подслеповатыми глазками морской свинки… Интересная женщина Алена Бабенко не боится быть в этот момент беззащитно некрасивой.

Наивная, с психологией холопки, она поначалу вызывает раздражение: не знает, как угодить своему бывшему господину, спасенному ею же от немцев. Излишняя суета, спина сутулая, ни разу не распрямится.

— Ядвига — тот удивительный случай для меня, когда человек любит до такой степени, что готов поменять веру. А это уже на уровне измены. Она для меня — абсолют любви. Ее разрывают три силы — любовь, страсть и материнское чувство. Но мне не хотелось бы пережить такую любовь.

— Что, по-твоему, измена?

— Простой вопрос, на который невозможно ответить. Это то, что трудно перенести. Измена вызывает чувство ненависти к человеку, который тебя предает.

Алена Бабенко считает, что роль для нее стала беспрепятственным полетом и сама шла в руки. Во время репетиций Алена обманула режиссера — она отпросилась на пару дней на съемку, а на самом деле уехала в Варшаву, в которой прежде ни разу не была. Там она пошла в театральную школу, случайно познакомилась с женщиной и с ее помощью попыталась изучить детали поведения польской крестьянки, освоить манеру разговора. Когда во втором акте у Ядвиги случается истерика (знает, что Герман ей врет, и не в силах больше скрывать чувств), ругается не просто “курвой”.

— Мне объяснили, что “курвой” ругались только городские жители, а деревенские употребляли совсем другие выражения, вроде “брутно штерва холера…”

Думаю, что таких ролей ни у кого из артистов прежде не было. А они должны быть — только такие, а не проходные роли назначают истинную цену профессионалу и производят в звезды.

Комментарий специалиста: — Ужас этой истории в том, что люди виноваты и не виноваты. Характеры разные, сильные и слабые. Но обстоятельства — вещь не последняя: кто из нас знает, как поведет себя перед лицом испытаний? Обстоятельства ломают сильных из самых сильных.

А что думают профессионалы о влиянии на личность чрезвычайных обстоятельств, таких, как концлагеря, гетто? Доцент кафедры психоанализа Института практической психологии и психоанализа Каролина Солоед давно изучает проблемы психологических последствий сталинских и фашистских лагерей и репрессий.

— Если говорить в целом, то естественно, что как из сталинских, так и из немецких лагерей люди возвращались сломленными, нежизнеспособными. Разумеется, не все, и даже существует такое понятие, как “победные дети”, то есть те, которые рождались через девять месяцев после возвращения из лагеря отца домой к жене, которая его ждала. Но, очевидно, главный герой романа Зингера оказался нежизнеспособен, раз бежал даже от жены, ждущей ребенка. Он не желает иметь дела с продолжением жизни. И его патологическая нерешительность (не может решить, с какой женщиной ему оставаться) тоже говорит об этом.

Тамара

Первая жена Германа, которую он считал погибшей в сталинском лагере. Их дети там сгинули, а она чудом уцелела и нашла Германа в Америке. Тамара выходит на авансцену к Герману из глубины, особым образом прихрамывает на как бы отяжелевшую ногу. В ней — осколок, но это пустяки по сравнению с тем, что с ней случилось. Игра Евгении Симоновой очень скупая, сдержанная, и, кажется, ты знаешь, из какого материала сделана эта женщина — сухое, растрескавшееся дерево на металле, и на дереве еще видны все трещинки. Опытнейшей актрисе удается играть главное — непроговоренное, непроизнесенное. За ней видится судьба: как жила до войны, как выживала в лагере и по дороге к Герману.

— Для меня самая трудная именно эта сцена — первое появление и встреча с Германом. Лучше, когда такие сцены стоят в конце, это легче. А здесь — нужно сразу начать с достаточно высокой ноты, и я могу честно сказать, что не на каждом спектакле мне удается пробраться туда.

У актрисы явно завышенные требования к себе: важнейшую для спектакля сцену она проводит так, что мороз по коже. Из всех героев она оказывается самой сильной, и, по оценке психолога, ее любовь самая жизнестойкая и спасительная.

Каролина Солоед:

— Эта женщина смогла выжить, даже потеряв детей, что редко было среди заключенных. Погибали скорее от депрессий, чем от физически невозможных условий существования. Очевидно, любовь к этому мужчине явилась для нее сильной мотивацией к жизни.

— Женя, а что, по-вашему, измена?

— Нехорошо это. Нехорошо.

Маша

Какая же она яркая! Эксцентричная. Эффектная. Шармовая. Нервная на грани истерики. Смех и слезы рядом. Какую Зингер написал, такую и сыграла.

— Я думаю, что Маша по природе актриса, несостоявшаяся актриса. Одинокая, с истеричным ощущением надежного мужского плеча рядом, собственница. К тому же она связана крепчайшей пуповиной с матерью. Она постоянно провоцирует судьбу. Хочет, чтобы жизнь и судьба играли по ее правилам, а в результате проигрывает это ралли под названием “жизнь”.

Из женских ролей эта наиболее сложная. В ней противоречие на противоречии, каприз на капризе, слабость, своеволие. Этому капризному ребенку нельзя отказать, эту красивую стерву нельзя не любить и при этом ее невыразимо жалко — она же на краю. И к этому “краю” актриса подводит зрителей. Обаяние любви и обаяние зла — вот вершина Хаматовой.

Техника высочайшая — виртуозно владеет резкими перепадами в настроении, не напрягаясь, жонглирует эмоциями. Ее импульсивность завораживает. Кабаретная сцена второго акта — каскад. И ни одной фальшивой ноты.

— Чулпан, а что ты думаешь по поводу измены?

— Измену мужчины можно пережить, а предательство… это когда ты перестаешь уважать человека. Я бы не хотела этого пережить. Для меня самое страшное, когда муж и жена любят друг друга, и один вдруг заболевает или умирает.

Надо сказать, что уникальность “Врагов…” в том, что за три с лишним часа здесь никто не сфальшивит — ни исполнители главных ролей, ни те, кто занят на вторых и эпизодических ролях. Таисия Михолап в роли мамы Маши, Александр Рапопорт в роли Рава Ламберга или Сергей Гирин с Андреем Аверьяновым, выходящие лишь в одной сцене за весь спектакль, запоминаются.

Все-таки странный этот спектакль в “Современнике”. Тормозит тебя, время от времени подмучивает. Что это за человеческая порода, которая изводит друг друга своими смехотворными страстями?

Чулпан Хаматова:

— Люди не извлекает уроков. Вот, казалось бы, были лагеря с их жуткими условиями. По сравнению с этим все остальное, кажется, должно быть мелким и ничтожным. Но стоит исчезнуть стрессовым обстоятельствам, как люди продолжают требовать от жизни и друг от друга все больших и больших авансов.

Марина РАЙКИНА
«Московский комсомолец», 18 февраля 2011 года