Версия для печати

Чулпан Хаматова: «Страх уходит, азарт остается»

В "Современнике" предпремьерная суета, хотя премьера, как таковая, не объявлена. В первый весенний день здесь сыграют один из лучших спектаклей театра "Играем Шиллера", который слетел с афиши после ухода Елены Яковлевой. Теперь роль мятежной Марии Стюарт будет играть Чулпан Хаматова.
"Играем Шиллера" - первая российская постановка Римаса Туминаса, поставленная им в "Современнике" в последний год ХХ столетия. Роль Елизаветы была отдана Марине Неёловой, её противницу Марию Стюарт играла Елена Яковлева, и, может быть, это была лучшая роль актрисы. Поэтому в первую очередь я спрашиваю Чулпан:
- Тебе не страшно выходить после Лены? Все помнят её Стюарт: то ли женщина, то ли птица ходила по сцене...
- Мне страшно по трем причинам. В первую очередь - это спектакль Римаса, я с ним никогда не работала. Вторая - рядом быть с чудесной Мариной Неёловой. И, в-третьих, - это прекрасный спектакль. Но здесь такое удовольствие прикоснуться к этому материалу, что я плюнула на свой страх. Я ожидаю любую реакцию, вплоть до пошлого сравнения, тем не менее… При том малом количестве репетиций я готова.
Репетиций было мало, всего пять. Я видела этот спектакль в самом начале, а потом уже в записи. И то, что я видела в первый раз, меня потрясло, ощущение чего-то невероятного. Понравились тогда и Лена, и Марина. А спектакль в записи был другой. Я даже его не сразу узнала. Он у меня оставил много вопросов, на которые я хотела бы получить ответы. С чем это связано - время подошло, и спектакль изменился? Всё дело в видео? Или актрисы его под себя подминали?
- Но мне-то кажется, что Мария Стюарт по характеру тебе очень подходит - ты такой же боец.
- Не знаю… Пока мне не чего особенно сказать. Я только понимаю, что роль не рождается за пять репетиций, тем более в такой жесткой театральной форме, какая есть у Римаса. Я прочитала о ней всё, что нашла в Интернете. Даже на немецком языке.
- У тебя хороший немецкий?
- У меня плохой немецкий, но я прочитала все свои сцены. Римас поставил даже не Шиллера, а срез, сектор одной темы, разобранной достаточно подробно. Она была красавица, даже по сравнению с портретами Елизаветы. Ещё мне помог Бродский со своим посвящением Марии Стюарт. Страх пока один - забыть текст, который белеет в глазах и куда-то растворяется. Но, может, потому что это мой родной театр, я надеюсь. Я вижу, как мне все пытаются помочь. От этого страх уходит и обостряется азарт.
- При таком жестком графике ты успеваешь работать в своем фонде? Что там нового?
- Да всё хорошо. 4 марта у нас будет большая акция. Все готовят её, меня не трогают, берегут, наверное. Мы дышим.
- Год назад, извини, что напоминаю, произошла омерзительная история на "Нике" (спровоцированная г-жой Собчак). И на тебя, так же как и на Женю Миронова, буквально набросилась социальная сеть, оппозиция с обвинениями: вы обслуживаете власть, ваши фонды - спекуляция. Я помню, как ты переживала. Теперь всё прошло?
- Пусть это будет на совести людей, которые могут так легко вешать на других людей ярлыки. У меня никогда рука не поднимется. Переживать, что есть такие люди, я не буду. Это присутствует во мне, но теперь уже не ранит. У меня они не вызывают уважения. Чтобы перестали о тебе говорить, надо, чтобы ты перестал что-либо делать. Или делал, но только для себя, любимого. И всё будет в шоколаде.
- Мне кажется, за этот год у многих произошла переоценка событий. За год диаметрально поменялись мнения.
- Судя по отголоскам - не очень.
- Почему ты так считаешь?
- Потому что получаю письма и вижу, как люди постарались их принести в театр, чтобы они до меня дошли. Что в них? Ну, например, мне предлагают сжечь себя, нецензурная лексика в этих письмах. Мне кажется, что это спланированная акция. Но это настолько же нелепо, насколько и объяснимо.
У меня вчера была прекрасная встреча с Юрием Норштейном. И он мне рассказал, как очень давно, в перестройку, в Доме кино собрались люди, какое-то мероприятие, даже не важно, с чем связанное. И на сцену вышла дама абсолютно советского вида - какое-то кружевное платье, орден на груди. Она стала искренне говорить, что не знала всех ужасов строя, которому она служила так много лет. Ей даже не дали договорить, её освистали и согнали со сцены. "И вот тогда я понял, что ничего не изменилось, - сказал мне Норшнтейн. - Человек не интересен никому. Душами владеют другие мотивы. В стране идут тектонические сдвиги. И забывают о человеке". Это к нашему разговору о переменах во мнениях за год. В мире много несправедливости. Так что по сравнению с тем, что бывает, мои переживания - капля в море.

Беседовала Марина РАЙКИНА
«Московский комсомолец», 26 февраля 2013 года