Версия для печати

Ярмарка тщеславия

<…>Но справедливости ради стоит заметить, что камерная «Хорошенькая», которая идет на Другой сцене, вчистую обыграла по части психологической точности идущего на Основной сцене крупномасштабного «Джентльмена» с многоэтажными декорациями и слонами, выложенными из фруктов. Вроде и там и там - история гибели души, но в одном случае она изображена с плакатной прямотой, а в другом - соткана из мучительных подробностей.

Екатерина Половцева - с того режиссерского курса Сергея Женовача, что задает сегодня тон в РАМТе, самом «Современнике» и в других местах. Вкус к подробностям жизни человеческого духа, надо полагать, привит ей в alma mater, но вкус к лицедейству ей тоже не изменяет Маски комедии дель арте в костюмах цвета позолоты на тронутой тленом материи то и дело врыва¬ются в ее горестное повествование, мутят сознание, пересмешничают с устоями, крадут покой, ловко заменяя его на отчаяние.

На модный курорт с грязями и водами, с грязью легких циничных романов и пустопорожней болтовней, приезжает семейная пара из замшелого Моршанска, чтобы взбаламутить болотце здешнего общества - хорошенькой внешностью дурочки Шурочки (Клавдия Коршунова) и угрюмой правильностью ее валенка-мужа (Сергей Гирин). Для этого общества нет ничего приятнее, чем совратить эту инфантильную душу, в которой уже поселился какой-то надлом, и затравить чужака с домостроевской моралью. Никто еще не подозревает, что моральная гибель Шурочки отзовется личным поражением каж-дого из охотников за невинностью: распадутся фальшивые мезальянсы, а былые Шурочкины кавалеры спрячут «надежные руки свои», задыхаясь от отвращения к самим себе.

Клавдия Коршунова играет угло¬ватую неопытность, «неразбуженность» тела, незрелую ребячливость души и полное отсутствие иммунитета к пошлости. Не надо даже знать содержания пьесы (ее, впрочем, практически никто и не знает), чтобы почувствовать ее обреченность. Слишком рьяно летит на свет эта бабочка, когда-то, видимо, уязвленная неделикатностью мужа. Слишком быстро постигает науку порочной опытности, слишком легко потом находит в людях самое плохое, так как не защищена ничьей любовью.

Вообще здесь за каждой ролью видно качество подробной выделки. Впервые мы видим на сцене Никиту Ефремова (юный альфонс Костя) - лучезарная улыбка молодого деда освещает надменное лицо амурного прощелыги. Как впервые - других актеров «Современника». Инну Тимофееву - Костину любовницу бальзаковского возраста, сломленную его предательством, которая из грузной, оплывшей мадам вновь лепит фигуру записной кокотки, чтобы продолжить по всем правилам охоту за мужским полом. Сергея Гирина - вечного мужа и вечного неудачника, чей взгляд точно припорошило пеплом. Елену Плаксину - местную «даму с собачкой», которая так легко прокалывается на собственной меркантильности. Олега Зиму из РАМТа - холостяка Крамера, которому впервые становится тошно от самого себя.

В финале режиссер сталкивает лоб в лоб лицедейскую театральщину с картиной семейного краха, воссозданного с точностью рентгеновского снимка. Два человека, он и она, сидят спиной друг к другу. Не в силах двинуться с места, не в силах взглянуть друг на друга, не в силах любить и не в силах жить дальше. И только легкие пощечины плащей проносящихся мимо на поклоны обитателей этой ярмарки тщеславия напоминают им, что они еще живы.

Ольга ФУКС
«Культпоход», апрель 2010 года