Версия для печати

«Луч света» тянется к запретному

Впервые за почти полвека существования «Современника» театр в лице приглашенного режиссера Нины Чусовой – ее день рождения совпал с премьерой – распахнул двери здания на Чистых прудах драматургии Островского. Главную «грозовую роль» исполнила несравненная по части перевоплощений Чулпан Хаматова – новоиспеченный лауреат «Золотой Маски». Премьеру «Грозы» удостоил своим посещением президент страны Владимир Путин.

Что касается постановочной фантазии, она у Нины Чусовой то напористо бьет ледяным ключом, то фонтанирует горячим гейзером. Но уж выход на поверхность всякий раз находит. Жанр «Грозы» определен Чусовой со всей возможной объективностью: фантазии на тему пьесы Островского.

Неукротимость и экстремальность режиссерского воображения вкупе с придумками художника Александра Бродского завели публику в весьма своеобразные домостроевские дебри: «люди в состоянии грозы» (чусовское определение) обитают среди бездушного железа и однообразно курлыкающих голубей. Четыре яруса громадной металлической конструкции, витки лестниц, метры перил, красный огонь и дым понатыканных в шахматном порядке печурок, просторные вольеры для голубей, нависающие над сценой, - вот антураж хрестоматийной «Грозы» образца 2004 года. Шум, гам, многоголосье, смешки, гогот, восклицания, междометия, шум дождя, раскаты грома сопровождают текст Островского настырным, если не сказать агрессивным фоном.

Моложавая Кабаниха в исполнении Елены Яковлевой, талдычащая о браке и семье, питает здесь почти порочную привязанность к дебиловатому Тихону, интересующемуся, в свою очередь, разве что голубями. Колоритный франт волжского разлива Кудряш крутит роман с книголюбкой Варварой. Преподнося ей в качестве презента увесистую стопку книг, перевязанных шелковой ленточкой. Три Дуняшки, выдуманные Чусовой, шныряют по дому Кабановых, бьют земные поклоны, фальшиво увлекаются истязанием плоти и не отказывают себе в удовольствии пошпионить.

Самые же радикальные метаморфозы выпали, разумеется, на долю пресловутого «луча света». Вряд ли кому удастся разглядеть в манерной, изломанной, мелким бесом кудрявой, смурной барышне, курящей папиросу, декадентски отогнув мизинчик, богобоязненную Катерину Островского. Эмоции и порывы нешуточной мощи, с наличием небес никак не связанные, распирают героиню Хаматовой, крючат, плющат, заставляют поочередно примерять маски урки, циркачки, ломаки, позерки, лицемерки или безвольной марионетки. Голос с хрипотцой, похоже, доставшейся ей в наследство от пацана Андрия из спектакля той же Чусовой «Мамапапасынсобака», непримиримость во взгляде, юбки колоколом, фасон ботинок, далекий от стремления к женственности, шаг в раскачку и с вывертом, ступни носками вовнутрь – упрямица катерина так и тянется к запретному, а, достигнув цели (первое любовное свидание с Борисом происходит на голубятне), упивается и почти бравирует своей греховностью.

Лучшее, что есть в спектакле, - разнообразие выражений глаз Чулпан Хаматовой и пластические экзерсисы (например, пантомима с ключом от калитки в стиле modern dance ), многое объясняющие в логике поступков ее персонажа. Инородность, инакость этой Катерины, саморазрушительное начало, засевшее в ней, не оставляют ни малейшего шанса выжить.

Нина Чусова потрудилась над пьесой русского классика основательно: кое-что изъяла – скажем, странницу Феклушу, кое-что прибавила – фрагменты пьесы «Снегурочка», кое-что перетасовала. И порезвилась, как она это умеет, от души и всласть.

Мария ХАЛИЗЕВА
«Вечерний клуб», 22 апреля 2004