Версия для печати

Хорошо, что люди не летают

На премьеру "Грозы" Нины Чусовой съехались не только театральные и кинозвезды, но и представители высшей власти. Посмотреть "фантазии на тему пьесы Островского" прибыл президент России Владимир Путин. И досмотрел спектакль до конца.

У входа в театр очередь, как когда-то в Мавзолей. Снуют звезды: пробирается сквозь толпу Леонид Ярмольник, нежно, но настойчиво протискивается Тина Канделаки. Служители порядка выворачивают наизнанку сумки зрителей - мой диктофон охранник включил, послушал запись интервью, отдал. И снова толкучка, уже у входа в зал.

Смотришь на эту очередь и думаешь: "Почему люди не летают, как птицы?". Можно было бы миновать все кордоны. Кстати, о птичках. Как сказать сейчас эту хрестоматийную фразу и не улыбнуться? Чулпан Хаматова, играющая Катерину, задаст этот вопрос, когда поскользнется на сцене. Молодой режиссер не должен быть уличен в сентиментализме и пафосе. Он может искать к ним другие пути или же вытравить из текста и постановки совсем. Но тогда тоже придется многое потерять. Когда взят курс на, так сказать, "наоборотизм" - сделаю-ка я все не так, как раньше, - можно заблудиться в интерпретациях, так и не прояснив, с чем споришь. Перед началом спектакля в фойе демонстрируют фильм, поставленный в 1933 году с Аллой Тарасовой и Екатериной Корчагиной-Александровской в главных ролях. Эта демонстрация значит: бытовой драме "Гроза" с непременными самоварами, платочками, русской удалью и тоской, Волгой-матушкой рекой мы должны сказать последнее "прости". Сказали и пошли в зал.

Пока Кабаниха (Елена Яковлева) проговаривает свои зловещие монологи, вокруг развешивают разноцветные флажки. Значит, будем играть в "Грозу". Кабаниха - женщина веселая, с кокетливыми косичками. Когда отдает приказания, словно посмеивается - "вот, гляньте-ка, какая я грозная, самой порой даже страшно". Катерина (Чулпан Хаматова) совсем оторва, волосы - как взвинченные проволочки, разговаривает небрежно и грубо, потягивая сигаретку. Голосом с хрипотцой, скрючив пальцы, она говорит: "Порой мне кажется, что я... (думаешь, что логичнее было бы сказать "дракон" или по меньшей мере "дракончик", ан нет) птица!" И зал, конечно, хохочет. Катерина в интерпретации Чусовой не жертва среды, вообще она не жертва. Если ее что-то и мучает, это тоска и страсть. Ее любовник Борис (Юрий Колокольников), ее муженек Тихон (Максим Разуваев) - один незатейливей другого, Кабаниха с ее "темным царством" (которое, кстати, не темное, а просто хаотичное) - все это не предмет для страданий Катерины. Она устремлена куда-то за пределы этого пространства, ее проблемы - в абстрактных высях. Страдание Катерины столь высоко, что его очертаний не разглядеть. Женщина, которая то парит на кольцах, почти как в цирке, то смотрит на всех с превосходством и ненавистью, то, когда робкий Борис бормочет: "Катерина...", обрывает его резким "Петровна!" - такая женщина вряд ли станет топиться из-за того, что мужу изменила, что среда заела, что мужик пошел какой-то мелкий.

По игре Чулпан Хаматовой очевидно, что актриса она превосходная. Но стилистика поведения ее Катерины больше подошла бы какому-нибудь озлобленному подростку из пьесы Майенбурга, беспричинно агрессивному, сжигающему свой дом и убивающему родителей. Взаимосвязь экстремальной стилистики и сюжета Островского - самое спорное в спектакле, который то захватывает, то вызывает недоумение.

Захватить есть чем: Чусова отменно владеет сменой настроений, атмосфер, неожиданными решениями, которых все от нее ждут. В мрачной многоэтажке, где в клетках обитают голуби, мать вожделеет к сыну, бродят полусумасшедшие, вспыхивает любовь Катерины и Бориса. Правда, на любовь это мало похоже, скорее это наваждение, причем в большей степени наваждение Катерины. Борис однажды появляется на сцене словно от удара грома. Мистицизм и тревогу, что разлита в спектакле, Чусова добывает из названия пьесы, ее предгрозовой атмосферы, проклятий и пророчеств полусумасшедшей барыни, которая присутствует в пьесе, но не на сцене. Однако мистика мистикой, а театрального праздника, как всегда у Чусовой, не миновать: здесь, кажется, приплясывают и гарцуют не только люди, но и вещи. Дерутся персонажи не от злобы, а от задора. Прося в долг, прыгают на того, у кого просят, если умоляют не уезжать - обязательно обцелуют, агрессивно и настойчиво, того, кто уехать собрался. Слышат музыку - не могут не ответить пляской.

Есть цитаты из "Снегурочки". Это нужно, чтобы подчеркнуть, прошу прощения, архетипичность сюжета "Грозы". Есть и комическая цитата из фильма "Ромео и Джульетта", и пародия на сцену "мышеловка" из "Гамлета". Зачем - непонятно, кажется, просто до кучи - разыгрались так, что не остановишь.

Сверхзадача Нины Чусовой ясна - выявить в пьесе бытописателя внебытовое начало и поставить что-то вроде мистерии. То есть высветить некие первоначальные элементы - отношения мужчины и женщины, героя и толпы, докопаться чуть ли не до сюжета грехопадения. Задача, конечно, благородная, но бесспорно талантливой Чусовой оказалась не по силам. Возможно, потому что она хотела достичь всех целей: и мистерию поставить, и наполнить спектакль драйвом, и свой сюжет показать, и Островского не обидеть.

Все персонажи ее спектакля - люди ниоткуда, лишенные биографии (иначе в мистерии и нельзя), четких очертаний личности. Они либо что-то символизируют, либо выполняют чисто театральную функцию - трюки, танцы, драки, поцелуи, либо служат тому и другому сразу.

Конечно, такой подход дает огромную театральную свободу, можно нашпиговать спектакль какими угодно картинками и действиями, что всегда будут к месту, потому что спектакль - ни о чем и обо всем одновременно. Однако текст Островского кажется не преодоленным, а проигнорированным. Почему-то замысел режиссера насчет бесов, что одолевают Катерину, экзистенциальной ее тоски и тому подобного мешает тексту Островского: а ведь во вполне конкретном сюжете могут существовать смыслы какой угодно глубины и высоты. Текст вычищен до дыр, и в этих пустотах - пластические этюды, забойная, полная драйва игра актеров, талантливое театральное хулиганство.

Схожий случай был с "Вием", поставленным Чусовой в Театре Пушкина. Когда покойница пробуждалась, насмерть испуганный Хома Брут спрашивал: "Что ты хочешь?" - и Панночка отвечала: "Играть!". В спектаклях Чусовой играют взахлеб и живые, и мертвые, она свободна, и актеры ее свободны, и они должны любить режиссера, который дает возможность прокатиться на такой театральной карусели. Но мне думается, что следующий этап ее работ, всегда талантливых и интересных, - найти в игровом, почти карнавальном пространстве среди иронии и веселья возможности для существования смысла - не внезапными вспышками, а ровным светом.

Артур СОЛОМОНОВ
«Известия», 20 апреля 2004