"Эмилия Галотти" появилась в репертуаре "Современника" благодаря проекту "Опыты", связанному с молодой режиссурой. Несколько лет назад Габриэлла Туминайте, молодой режиссер и дочь Римаса Туминаса, ассистировала своему знаменитому отцу в работе над спектаклем "Горе от ума". Теперь же, приглашенная в "Опыты", изрядно удивила многих, выбрав давно и прочно забытую трагедию просветителя Лессинга "Эмилия Галотти". Это, конечно же, пародия на архаичный стиль, наполненный, как часто говорят, "трескучим пафосом", данью велеречивой эпохе прошлого. Да, молодые и опытные актеры "Современника" порой кричат, рычат, заходятся в рыданиях, воздевают руки и падают в обморок "от чувств-с". Отец Эмили Одоардо (Владислав Ветров) похож на ярмарочного фигляра-оборванца, камергер принца Маринелли (Евгений Павлов) - на страстного и утонченного вампира, а сама Эмилия (Виктория Романенко) на ожившую "свадебную" куклу, которую самому Принцу (Илья Лыков) остается лишь подхватить, да и увезти с собой.

Вытянутое в длину узкое пространство Другой сцены "Современника" весьма изобретательно решено сценографом Адомасом Яцовскисом, многолетним соавтором спектаклей Туминаса. Мрачная стена, похожая на остов какого-то старинного замка, канделябры с горящими свечами, клавесин… Герои появляются словно бы из ниоткуда, из призрачной темноты закулисья и по ходу дела начинают осваиваться здесь, на этой почти абстрактной территории, лишенной теплых бытовых примет. Им в помощь - заманчивое музыкальное оформление спектакля, составленное композитором Гедрюсом Пускунигисом из классических мотивов Генделя и песен молодой американки Ланы Дель Рей. Возможно все - настроиться на мюзикл, удивить балаганным комедиантством или трагическим надрывом.

Но по большому счету все это - изящная и темпераментная обманка, виртуозно придуманный и исполненный антураж из внешних примет, который парадоксальным образом совсем не заслоняет сути настоящей трагедии. Просто она намеренно забалтывается, заигрывается, уходя глубоко внутрь, словно прячась от нынешнего тотального цинизма. Но Габриэлла Туминайте все-таки позволяет актерам ближе к финалу потихоньку расставаться с "масками", очень дозировано впуская на сцену "истину страстей". Она тем сильнее, чем комичнее были прежние повадки героев. Этот контраст цепляет за нервные окончания зрителей, интригуя неожиданностью диссонансов. Он будит эмоции, заставляет понять, что же случилось на самом деле. Спектакль Туминайте похож на старинную шкатулку с секретом, которую она сконструировала вместе с актерами. Зрителям же будет очень интересно до этого секрета докопаться.

В "Постороннем" Екатерины Половцевой, поставленном по одноименной повести Альбера Камю, царит совершенно иная атмосфера - вязкая, жаркая, повествовательно неспешная. Здесь словно бы ощущается знойное алжирское лето с его неизменной духотой и безветрием. И само пространство спектакля, сочиненное художницей Ириной Уколовой, напоминает севший на мель, давно заброшенный полуразвалившийся корабль - с дырявыми палубами и глубокими трюмами, похожими на люки в неведомую преисподнюю.

Половцева явно стремилась к аутентичности сценического действия неспешному, раздумчивому, не всегда эмоциональному повествовательному слогу Камю. Это, конечно, подчас приводит к некой монотонности, особенно в первом акте. С другой же стороны, словно подчеркивает морок всех этих давно сложившихся устоев, канонов, стереотипов человеческого поведения, в которых до поры до времени бесконфликтно существовал молодой француз Мерсо - Илья Лыков.

Ему, будущему убийце "по случаю", осужденному на смертную казнь, режиссер изначально сочувствует. Хотя бы тем, что превращает почти всех прочих персонажей то в монстров (обитатели богадельни), то в личностей, склонных к оборотничеству. Достаточно сменить парик, очки или головной убор, и ты с равным успехом можешь предстать в обличье то адвоката, то нищего и дряхлого соседа, то конторского начальника, то директора богадельни. И опытные актеры Геннадий Фролов и Александр Кахун прекрасно это демонстрируют. А вокруг еще и постоянное присутствие женщин в хиджабах и их мужчин, закутанных в тряпки не меньше. Ощущение "постороннего", "чужого среди своих" усиливается от сцены к сцене.

Мерсо Лыкова в этом спектакле проходит сначала неспешный и неосознанный, впоследствии набирающий скорость и темперамент путь к самому себе. С трагическим, однако, финалом. Мудрец Камю знал в этом толк: в вечном желании сплоченного общества "подстричь газон", отсекая ножом гильотины поднимающиеся над ровной грядкой головы. Актерско-режиссерская молодость берет свое, привнося в "Постороннего" темпераментные нотки протеста. Почти половина второго акта превращается в живой и острый моноспектакль Лыкова - Мерсо, где смешалось все: философия и молодой бунт, самопознание и протест, вкус к жизни и ее неприятие в сложившемся контексте.

Впрочем, идеализировать два этих спектакля вряд ли стоит, они не чужды многих несовершенств, быть может, преходящих. Для молодых режиссеров это вполне нормально. Их путь - это пробы и ошибки, сменяющиеся достижениями и победами. Хорошо, что "Современник" помогает им состояться.

Ирина АЛПАТОВА
"Театрал" № 2, февраль 2013 года