Версия для печати

Сцена хомячьей свободы

…А с чего, собственно, все началось? Да так, “мелочь”: один маленький мальчик другого назвал стукачом, а тот, другой, по младости ногтей взял палочку и выбил ему два резца. За это и выпить не грех. Что и затеяли благоверные родители обоих подростков: взяли автомат… хрустальный, с русской водкой (но в рамках французской пьесы Ясмины Реза) и с его помощью раздербанили жизнь свою посекундно, понюансно, ввергнув в исповедальную яму и зрителя, который 1 ч 40 мин проржал, а с финала ушел, едва ль не душимый слезами. Такую вот премьеру играют сегодня в “Современнике”.

Кассу спектакль сделает. Без вопросов. Это не скучно, это не длинно, это смешно. “А чего еще надо”, да? Это было бы плоско в чьем ином исполнении, но Дроздова—Юшкевич и Бабенко—Ветров тянут-потянут слегка приевшийся и пустотелый “острореализм” с матом и тошнотами к высокому русскому театру, где за словесным экшном еще что-то должно стоять…

Пьеса как пьеса (кстати, в переводе Дмитрия Быкова), подобного добра за последние лет десять уж насмотрелись. Да и из рук все той же драматургии (бывшей актрисы) Ясмины Реза помним игривый “ART” с Костолевским и Филипповым; она же, Реза, недавно оскандалила Николя Саркози в своей книге-бестселлере “Рассвет, вечер или ночь” — так что дама “всегда на пике событий”.

Другое дело, что в бумажном “Боге резни”, несмотря на частые и ловкие в своем остроумии дуэли, почти не читаются характеры персонажей — они там лишние, слово исчерпывающе, оно прикольно, “непредсказуемо” — “а что же дальше?”. В пику времени: такие пьесы можно ставить любым составом, без декораций, репетиций, с колес, и все прокатит. И как же выходят из положения четверо артистов с режиссером Сергеем Пускепалисом (ученик Петра Фоменко), в которых генетически заложено из любой ситуации ваять Театр?

Драка подростков — лишь повод. Для “качания прав” в парижской квартире встречаются две семьи — Мишель с Вероникой Валлон (Сергей Юшкевич, Ольга Дроздова) и их гости — Ален с Аннет Рей (Владислав Ветров, Алена Бабенко). Сначала всё типа “культурненько”: “Ваш ребенок изуродовал нашего” — “Ну ничего, мы его поругаем”. — “А не хотите ли пирожка, дорогие гости?” — “Хотим, и кофейку”. Вот тут и начинается: вкусив пирога, Аннет Рей изрыгнула его обратно на дорогой пиджак мужа, на ценные репродукции с Оскара Кокошки, да чего мелочиться, всю сцену… Это в течение 15 минут. Зал, кстати, лежит.

Хозяева в ярости, трут-потрут, гости умываются, слово за слово — и пошло. Жизнь наизнанку. Выясняется, что “все неидеальны”. Мишель Валлон накануне отнес надоевшего ему хомячка, вывалив из клетки на проезжую часть, пусть гуляет. Ален Рей (адвокат) защищает в суде запрещенные и опасные лекарства. Мишель — зануда, Аннет — вертихвостка, ну и так далее. А характеры? Ну как без них. Взять того же Юшкевича (его нынешний образ чем-то схож с Глуховцевым из “Любви студента”, игранным еще в Маяковке): держит на нерве весь спектакль, думаешь, вот сорвется, всех распетрушит, он же псих. Но… не срывается. Псих, но благородный.

…Ольга Дроздова, храпящая после стакана водки на столе, вся разъятая, непристойная, но… вот секунда, трезвеет враз, превращаясь в образчик женской красоты и целомудренности. Это класс. Класс игры — той роли, что нет в пьесе, но которую Ольга сама себе предложила, вырвав из Реза и Кафку и Чехова.

Или Ветров, с минуту смотрящий в огромную вазу, где дорогая жена-Бабенко только что утопила замучивший всех мобильник. Они не хохмят. Они выжидают, пока зал, в очередной раз отсмеявшись, почувствует цену этим “хи-хи-ха-хам”.

Кончается без нравоучений: просто на экране телека ползет по траве хомячок, тот самый, выкинутый. Ему хорошо: корешки, сладкие листики…

Ян СМИРНИЦКИЙ
"Московский Комсомолец", 20 мая 2009 года