|
 Версия для печати
Можно ли изменить время?
Спектакль "Сладкоголосая птица юности",
поставленный в конце уходящего года Кириллом
Серебренниковым в "Современнике",
- сюрреалистическая сказка с трагической
концовкой. Здесь все балансирует на грани
галлюцинации, сна и здравого смысла. Спектакль
мерцающего сознания, словно одурманенного
дымкой гаш-ш-шиш-ш-ша, при этом имеющий четкую,
выверенную сценическую структуру. Он начинается
словно с осколков бредового, беспокойного
сна: звучат беспорядочные звуки виолончели,
выходят три молодые девушки (Ульяна Лаптева,
Марина Феоктистова, Мария Селянская), уверяя
зрителя, что они старухи, натягивают седые
парики... Появляется главный герой - Чанс
Уэйн (Юрий Колокольников)... Голоса, звучащие
точно издалека, как заезженная магнитофонная
пленка, абсурдные реплики: "Ножек я
хочу", "А на хрена тебе ноги?"
"Ты их повываривай часов восемь - узнаешь!"
- полный хаос мыслей, чувств. Три девушки
- ведьмы-старухи начинают обратный отсчет:
"Три, два, один..." - взрыв гашиша
- яростный гомон птиц. Подобных сцен, происходящих
почти в расползающейся на глазах реальности,
в спектакле много, но при этом в них плавно
вплетаются другие сцены, идущие вроде бы
вполне в привычном реалистическом стиле:
действие не размыто, четко сфокусировано,
психологически замотивированно. Так и чередуются
они: сказка оборачивается неуютной реальностью,
реальность незаметно соскальзывает в сказочное
видение, которое ближе к финалу все более
и более приобретает угрожающие черты и заканчивается
катастрофой - резкой остановкой времени.
В последних произведениях Теннеси Уильямса
все отчетливей и пронзительней звучала тема
времени. Его эфемерности, быстротечности,
зыбкости, надтреснутости. Возможно ли поймать
растворяющееся на глазах мгновение: "Извлечь
вечное из безнадежно ускользающего, переходящего,
доступное смертному"? Эта тема болезненно,
остро волновала Уильямса, и с хладнокровностью
хирурга из пьесы в пьесу он пытался понять
механизмы его течения. Эта же тема из спектакля
в спектакль все отчетливей волнует Кирилла
Серебренникова. Режиссер, как и драматург,
ненавидит часы, их равнодушный и равномерный
обратный отсчет, всегда, при любых условиях,
неизменно приводящий к нулю. И герои спектакля
постоянно, четко, наотмашь чертят в воздухе
эти бесконечные нули (окончания телефонов,
цен). "Уйти во-вре-мя", - отчетливо
произносит принцесса Космонополис-Неелова,
словно нащупывая в воздухе растворяющиеся
секунды. И если в "Терроризме"
(недавней премьере Серебренникова во МХАТе
имени Чехова. - "ЛГ") время исчерпывалось,
обнулевывалось, но в темноте продолжал гореть
спасительный огонек, уходящий куда-то вверх,
точно приоткрывающий вечность и обещающий
возможность спасения, то в "Сладкоголосой
птице юности" все гораздо страшнее.
Луна убывает и убывает, наконец, полное затмение,
алое зарево, заупокойные мелодии, черные
контуры фигур, резкий свистящий взмах лезвия
и - конец. Чернота, пустота, за которой ничего
нет. И даже искусство, гениальность актрисы
Александры дель Лаго растворяются в этой
абсолютной черноте.
Хрустальный, прозрачный голос Робертино Лоретти,
поющий "Вернись в Сорренто", лейтмотив
спектакля. Когда слушаешь пение этого чудо-ребенка,
кажется, что природа вряд ли когда-нибудь
сможет создать что-то совершеннее. В спектаклях
Серебренникова всегда очень точно подобран
музыкальный ряд, но в "Сладкоголосой
птице юности" он почти идеален. Вместе
с Лоретти входит одна из важных тем спектакля
- безвозвратность секунды для творческого
человека. В конце первого акта снова звучит:
"Вернись в Сорренто - край твоей юности,
город мечты, наполненный солнцем, морскими
брызгами... Вернись, вернись...", снова
поет Лоретти, но уже взрослый - хорошо поставленный
драматический голос, мощная тесситура, безукоризненный
профессионализм, но главное ушло - хрустальная
чистота, первозданность звука. Тут же вспоминаются
слова: "Легенда Александры дель Лаго
неотделима от ее молодости". Легенда
неотделима, и она ушла, ушла безвозвратно.
Постепенно в голос Лоретти вплетаются тяжелые,
безысходные, однообразные и вязкие аккорды
"Torna, torna, torna Surriento"
- засасывающая, словно болотная тина, похоронная
песня: "Все кончено, кончено, кончено..."
На этой тонкой грани мерцающего сказочного
жанра балансируют и актеры, исполнители главных
ролей - Марина Неелова и Юрий Колокольников.
Юрий Колокольников - один из самых ярких
дебютантов театрального сезона. Быть партнером
Нееловой и не потеряться рядом с ней, ограничась
подачей реплик, задача не из легких. И Колокольников
профессионально, тонко справляется с ней,
от начала и до конца актеры существуют в
слаженном дуэте.
Неелова играет две роли - актрису Александру
дель Лаго - Принцессу Космонополис и молодую
возлюбленную героя Хевенли. Принцесса Космонополис
- актриса, причем очень хорошая, и Хевенли
- одна из придуманных ролей, масок. Когда
Чанс Уэйн рассказывает Принцессе Космонополис
о своей возлюбленной, она тотчас же включается
в предложенную игру. "Поцелуй меня",
- произносит она чуть вопросительно, своеобразная
репетиция будущего представления. Вдруг неизвестно
откуда тоненький, нежный голосок: "Я
люблю тебя...", - пауза - и дальше с
удивлением: "Неужели я это сказала?"
Потом снова пробует, интонирует, ищет характер
своей героини - и снова прозрачно, удивленно:
"Я люблю тебя?" - и опять своим
низким голосом: "Неужели я это сказала?"
Снова воздушно: "А когда мы увидимся?"
- на одну руку надевает прозрачную рубашку,
заговорщицки смотрит в зал и предвосхищающе:
"А когда мы увидимся..." Во втором
акте появляется изящная девушка, волосы зачесаны
назад, длинная рубашка, балетные туфельки,
голос-колокольчик - Неелова-Хевенли. В зрительном
зале вряд ли найдется человек, который в
этот момент не вздохнет удивленно: "Неужели
это она?" За несколько секунд неожиданно
промелькнут лица почти всех нееловских молодых
героинь от Аннунциаты в шварцевской "Тени"
до Любы в "Фантазиях Фарятьева",
та же магическая пластика, распахнутые глаза
и какая-то притягивающая тайна женственности.
Одно существенное отличие - в молодых героинях
Нееловой всегда была безумная, казалось,
никогда неиссякаемая жизненная энергия, готовность
любить, и всегда до последней секунды молодые
нееловские героини отстаивали это свое заветное
право на любовь. Хевенли же изначально отказалась
от него: "Выпотрошена, словно вобла",
слабая, беззащитная, воздушная, прозрачная,
точно стеклянная статуэтка. Не девушка, а
виденье, фантазия. Она возникает точно из
воздуха и в воздухе растворяется.
А была ли Хевенли? Вдруг в нежном голосе
прорываются железные, ироничные нотки, из-под
свадебной фаты Хевенли неожиданно показывается
грустная, страшная улыбка принцессы Космонополис.
Марина Неелова очень точно играет эти сказочные
превращения, поражая своим актерским бесстрашием.
Анна ШАЛАШОВА
"Литературная газета", 25-31 декабря
2002
|
