Теннесси Уильямс

СЛАДКОГОЛОСАЯ ПТИЦА ЮНОСТИ

Версия для печати

Под оптическим прицелом циферблата

Теннесси Уильямс "Сладкоголосая птица юности". Театр "Современник". Режиссер - Кирилл Серебренников. В роли Принцессы Космонополис - Марина Неелова.

Поздняя пьеса Уильямса диагностически точна и жестка. Она растеряла прежнюю тонкость, щедро сиявшее в каждой реплике и ремарке дарование автора "Лета и дыма", "Ночи игуаны" etc. "Птица" похожа на стареющее лицо, обглоданное годами, пороками, утратой сил, неудовлетворенной похотью славы. Было лицо красивым - стало умным. А также опытным. До такой степени, что неловко смотреть в глаза...

Именно так выглядят оба героя. Особенно с утра, в номере отеля.

"Ей" под шестьдесят, а "ему" - под тридцать. Но Александра дель Лаго, принцесса Космонополис, полузабытая легенда Голливуда (Марина Неелова), воскреснет, как Феникс. Нервная сила дара и успеха омолодит ее.

А у Чанса Уэйна (Юрий Колокольников), самого красивого юноши из городка средней руки, дешевые биологические часы. Так, штамповка... Многократно заложенная мелким бесам, менялам лучших пляжей мира...

Чанс Уэйн приезжает в городок, где недавно похоронена на деньги церковной общины его мать, где его менее блестящие сверстники стали врачами, финансистами, членами торговой палаты, где бродит, как тень, его вечная любовь - дочь мэра Хэвенли. Начинающий актер, бармен, массажист, мальчик на побегушках и на содержании у капризных стерв-яхтсменок, Чанс заразил Хэвенли какой-то гадостью, бросил ее, опустошил ей душу.

Марина Неелова сыграла в спектакле Серебренникова две роли - и Принцессу Космонополис, голливудскую легенду, и Хэвенли - безумное существо без возраста и внутреннего стержня, зябкое подобие Офелии в грубых башмаках "унисекс".

В пьесе Уильямса американский городок 1950-х действительно судит и отторгает героя. Жестко, праведно, поделом. Но у нас сыграть воинствующую правоту миддл-класса как-то не выходит. В этом, видимо, и состоит ноу-хау.

В "Пластилине" и "Терроризме" - спектаклях, заслуженно составивших Кириллу Серебренникову театральное имя за неполных два сезона, - очень сильный моральный посыл осуществлялся "от противного". Ужас (реальный, понятный и лично знакомый залу и труппе) был с драйвом воспроизведен на сцене. Катарсис доверялся зрителю. И действительно сотрясал умы и рецензии.

В "Сладкоголосой птице" смог морального релятивизма, беспредельного, как туман в степи, застроенной до Тихого океана обветшалыми хрущобными пятиэтажками, разливается по спектаклю. Возможно, вне воли актеров и режиссерского замысла. Так как-то все... Отверженность Чанса, обглоданные мечты, попытка лестью и шантажом вырвать у Принцессы Космонополис "голливудский контракт" здесь жалки и постыдны не потому, что жалки и постыдны.

А вроде как потому, что Чанс "попал". А все - въехали. И срубили.

...Но, видимо, большой талант есть сам по себе категория ценностная. Чанс Уэйн жалок на фоне великолепной жизненной силы Принцессы Космонополис.

Драйв мужества, опыта, насмешливо-циничной уверенности в себе - Фениксе, не раз горевшем синим пламенем и встававшем из пепла, - истинная мера суда, точка отсчета ценностей в спектакле.

Эта природная сила, отточенная опытом, судьбой, отлично сыграна Мариной Нееловой во втором акте. Время не властно над актрисой Александрой дель Лаго: оно использовано и претворено ею. Что бы ни было дальше - осуществленного прошлого уже не отнять.

И это прошлое дает энергетические источники будущему.

Ч а н с: Послушай, я и не знал, что в этой комнате были часы.

П р и н ц е с с а: Наверно, часы есть в каждой комнате, где живут люди.

Ч а н с: ...Это медленный динамит, постепенный взрыв, и он разнесет в мелкие обломки мир, в котором мы жили... Время, кто может победить его?

Принцесса - его и побеждает.

...Часы - стержневой образ спектакля Серебренникова. Огромный циферблат с пронзительным сиянием "камней", городских лампионов или софитов по диаметру - центральный символ спектакля (художник-постановщик - Николай Симонов). В часах открывается дверца. Но механизм их неумолимого сердца не виден, за дверцей - пустота. Часы становятся освещенной эстрадой кабаре, киноэкраном, кафедрой, альковом в гостиничном номере, иллюминатором тонущего корабля.

Кто-то развешивает над сценическим городом гирлянду лампионов на черном кабеле, играет ими, опутывает себя, гибнет и задыхается... Кто-то расправляет мокрые простыни среди спартанских стен декорации.

Бог весть, зачем режиссер подкрепил текст Уильямса правкой Нины Садур. Вследствие чего действие перенесено из отеля в дом престарелых, часть реплик сокращена и дополнена лепетом старух-парок и некоего отчаявшегося существа со склонностью к "черной драматургии".

...Но сама игра с тяжелыми, мокрыми простынями, освещенными сзади "огнями города средней руки", - отличный режиссерский этюд.

Наряду с партией Марины Нееловой эти непредсказуемые пластические этюды Серебренникова составляют лучшее в спектакле.

Елена ДЬЯКОВА

"Новая газета" 9-11 декабря 2002