Толстый и тонкий
«Современник» поставил пьесу на двоих

Парк советского периода.

Болезненные для нашего общества темы социального расслоения и взаимоотношения поколений стали главными в новом спектакле «Современника». Авторы замахнулись на актуальное высказывание и попытались ответить на волнующий и страшный вопрос: «Куда мы идем?»

Спектакль под нехитрым названием «С наступающим!» театр выпустил под маркой «лирической комедии». После долгого перерыва на театральной сцене появился Леонид Ярмольник. Его партнером стал Сергей Гармаш. Пьесу сочиняли все вместе — актеры и режиссер Родион Овчинников. По сути, артисты играют самих себя, вымышленные сюжеты пересекаются с реальными событиями из жизни авторов. Все трое приблизительно в одно и то же время, в глухую эпоху застоя, заканчивали московские театральные вузы. Таким образом, в лирической комедии с бенефисными ролями для двух исполнителей явственно проступили черты целого поколения, разодранного надвое безжалостным ходом истории.

Толстый и тонкий

Кирилл Цандер в исполнении Леонида Ярмольника — популярный телеведущий, удачливый и хитроумный телебизнесмен с приклеенной улыбкой всенародного любимца и шестикомнатной квартирой в центре Москвы, в которой ему предстоит встретить Новый год в полном одиночестве. Его однокурсник Громов (Сергей Гармаш) — полная ему противоположность. Неудачник, бессребреник, едва сводящий концы с концами и вынужденный подрабатывать Дедом Морозом. Их случайная встреча в канун Нового года становится своеобразным сеансом психоанализа, актом саморазоблачения и самоочищения, когда бесстыдство поступков и тайных страстей оправдывается опрокидывающей откровенностью исповеди.

Все болячки и нарывы нашего общества в спектакле расчесываются и расковыриваются с мазохистским наслаждением. Провинциальные комплексы одного воюют против московского жлобства другого, униженный и оскорбленный голосит за русскую духовность и клеймит проклятых «дерьмократов», разваливших великую страну, а гламурный и успешный вопит о погибших миллионах в ГУЛАГе и о свободе выбора, что дороже любых других свобод. В ход идут аргументы, которые плещутся на любой московской кухне: от Ксении Собчак до Ельцина, от великого советского кино до дебильных сериалов.

Проблем сегодняшней политики герои, однако, стараются не касаться, их полупьяные дерзкие споры проходятся по современности на уровне словесных штампов. И даже когда они бросаются врукопашную, то главным объектом их нешуточного боя вновь становится фигура великого и ужасного Сталина. Впрочем, на этих фронтах и идет нынче гражданская война во взорванных мозгах российского обывателя.

Бедность бьется против богатства, нищета — против воровства, русская духовность — против западного растления, красные — против белых. Ни те ни другие симпатий не вызывают, и те и другие одинаково аморальны. Обиженные судьбой, заходясь в пафосном гневе, ратуют за всеобщую справедливость, а на самом деле мечтают занять место тех, против кого направлены их «калаши» и огнеметы. Сергей Гармаш очень точно воспроизводит расхожий тип народного трибуна с психологией воинствующего и завистливого люмпена. Те же, кто удачлив и упакован, боятся потерять нажитое «непосильным трудом» и ради этого готовы не замечать чужих преступлений и мириться с собственными. Образ высокооплачиваемого циничного везунчика, не чурающегося конъюнктуры, очень идет брызжущему энергией вездесущему Ярмольнику. Бедный, но гордый великоросс против пронырливого бессовестного еврея — чудесное по своей типичности представление о борьбе идеологий...

Как все кончается

На этом отрезке пьеса явно заходит в тупик, потому что дальнейшая дискуссия должна перейти во вполне конкретное русло, а туда авторы спектакля входить поостереглись. Говорить о причинах общественного распада, о гнойнике, на котором пузырится нынешнее общественное сознание, развращенное телевизионным враньем и кремлевским цинизмом, в «Современнике» не решились. Наэлектризованный первый акт, суливший замершему в напряжении зрительному залу открытый и бесстрашный разговор о современной российской действительности, сменился беззубым и откровенно буффонадным вторым, в котором авторам изрядно изменили вкус и чувство правды. И никого не смутило, что именно за правду и вкус в первой половине спектакля так убивался герой Сергея Гармаша, когда ему под руку попался плешивый интеллигентик, на беду оказавшийся театральным критиком.

Явившийся из соседней квартиры ветеран (почему-то при полном параде) послужил поводом поговорить о войне. Ветеран сбивчиво рассказывал, как «мы восемь «тигров» подбили». Пьяный Громов-Гармаш кричал: «Батя! Давай за великую Победу!» — и лез с поцелуями. Возникшие на лестничной клетке девушка и молодой человек спровоцировали дискуссию на тему отцов и детей. Девушка в мини-юбке, размазывая тушь, поведала душещипательную историю о своем хмуром мальчике, у которого родители-алкаши-все-пропили, а там еще две сестренки, и он им как отец. Пришедший на огонек облезлый бомж сыпал афоризмами и крылатыми латинскими выражениями в духе старика Адамыча из «Старого Нового года», а в самом финале включенный автоответчик чарующим голосом Чулпан Хаматовой сообщил Ярмольнику-Цандеру о том, что он скоро станет папой.

Миг искусства

Все эти сюжетные штампы пестрят пафосными и довольно спорными выкриками про жизнь, про страну и про историю. «Если история моего народа, — патетически изрекает Цандер-Ярмольник, — не проходит мне через сердце, то кто я такой… и на кой черт вообще существую?!» При этом все скорбят по почившей державе и с ностальгической милотой перебирают в памяти названия советских передач, фильмов и имена народных артистов. Это нагромождение потертых символов и банальных истин вызывает такие же противоречивые чувства, как и сами персонажи, раздираемые противоречиями. Развенчивая мир дешевых имитаций, они сами остаются его частью, плотью от плоти этого дребезжащего фальшака.

И лишь один миг, сыгранный Сергеем Гармашом, стоит всех двух часов сценического действия: миг, в котором его герой самозабвенно и потрясающе талантливо, до мурашек, читает стихотворение Арсения Тарковского «Свиданий наших каждое мгновенье…» Остановив время на эти несколько минут, Сергей Гармаш, сам того не осознавая, демонстрирует залу бездонную пропасть, что лежит между подлинным искусством и пусть даже весьма искусной имитацией. В искусстве, как и в любви, не может быть робости и страха.

 

Ксения ЛАРИНА

«The New Times», 24 января 2011 года