Ф.М.Достоевский

БЕСЫ

Бесы и одержимые

Отсутствие внятной гражданской позиции в России всегда заменялось гражданственностью в литературе. Поэт – больше, чем поэт, а уж Достоевский-то…Его книги стали справочником идей на все случаи жизни. Великий писатель столь многослоен, что каждый находит в нем близкое лично себе. Из Достоевского – философа и мыслителя – делают политическую, конъюнктурную палочку-выручалочку на все случаи жизни. Демократы и ретрограды, атеисты и богоборцы, славянофилы и западники при всей несхожести взглядов ссылаются на своего Достоевского. Так проще самооправдаться. Гораздо сложнее осмыслить всего Достоевского.

Театральный сезон в Москве катился гладко, без особенных сюрпризов. Критика привычно журила Владимира Мирзоева за излишнее экспериментаторство, публика валом валила на его спектакли, а сам режиссер шутливо оправдывался: в древнем мире театры строились рядом с сумасшедшими домами, единым комплексом для исцеления душ. Чулпан Хаматова продолжала собирать премии за блестящее исполнение роли Сына в спектакле «Современника» «Мамапапасынсобака». Александр Абдулов властвовал над душами в «Плаче палача» в «Ленкоме». На мой взгляд, эти два спектакля стоило показывать на избирательных участках. Может, тогда результат был бы иным.

Словом, театральная жизнь шла своим чередом. И уже на излете сезона – Достоевский. <…>

Тараканы и мухоедство

Великий Анджей Вайда – «устойчивая конструкция» в мировой культуре. Фильмами «Поколение», «Канал», «пепел и алмаз» он еще в 1950-е годы создал польский кинематограф. Его работы в театре и в кино становились классикой с первой минуты рождения. За долгую творческую жизнь Вайда снимал и ставил Достоевского на польском, английском, французском, японском языках. Поставить «Бесов» в Росси он хотел еще 30 лет назад, даже спрашивал разрешения у тогдашнего министра культуры Фурцевой. Можете себе представить. Что услышал прославленный режиссер в ответ на свою просьбу. Разве могло прозвучать с советской сцены, что «все эти отчаянные социалисты и коммунисты в то же время и такие неимоверные скряги, приобретатели, собственники». Будущее, о возможности которого предупреждал Достоевский, наступило и решительно не собиралось отражаться в зеркале сцены.

Годы пролетели, в России победило немодное нынче слово, которое, как нас теперь уверяют, ей и вовсе не свойственно. Анджей Вайда поставил в «Современнике» «Бесов» Достоевского. Вернее, свою собственную версию знаменитой инсценировки Альбера Камю «Одержимые». Этого перевода с русского на французский, польский и обратно ждали с заведомым восторгом. Сам Вайда обещал зрителю ответить на главные вопросы: «Покинули ли Россию бесы?» И наступило ли время исцеления, о котором мечтал Достоевский?» От выдающегося режиссера ждали подлинного Достоевского, нового взгляда и сокровенных истин одновременно.

И не дождались. Потому что Анджей Вайда прочел роман «Бесы» внимательно, понял у Достоевского главное: его убийственную иронию и твердую убежденность в том, что страшно тому, кто боится, и то, чего он боится.

Спектакль в «Современнике» начинается с конца. На краю темного помоста, уходящего в такое же темное никуда сидит вялый, какой-то лишенный позвоночника человек с неестественно белым лицом-маской и неторопливо рассказывает. Он, Николай Ставрогин (Владислав Ветров) обесчестил и довел до самоубийства девочку-подростка Матрешу. Мы слушаем, нам противно, но не страшно. Гадость – да, мерзость – да. Но на настоящего беса, злого гения, властителя душ и покорителя умов, Ставрогин не тянет. Так, кгбэшный чин средней руки. Не бойтесь его, таким можно противостоять, они живы только нашим страхом – вот в чем пытается убедить нас Анджей Вайда.

Свой роман Достоевский вложил в уста рассказчика не очень острого ума, человека наивного, даже смешного. Сергей Юшкевич с этой ролью справился мастерски. Он опускает планку еще ниже: на фоне его незатейливых замечаний, рассуждений, те, кто претендует на звание бесов, становятся и вовсе карликами, насекомыми. «В этом сброде новых людей много мошенников, но, несомненно, было, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря на некоторые все-таки удивительные оттенки. Честные были гораздо непонятнее бесчестных и грубых; но неизвестно было, кто у кого в руках», - изумляется рассказчик, а мы смеемся и узнаем родину. Про Ставрогина нам повествуют с некоторым недоумением. Мол, похож на героя, одни боятся, другие влюблены, а вы какой линии собираетесь придерживаться? Не верит рассказчик в Николая Всеволодовича как в идола. И нам не верится ни в такую любовь, ни в таких бесов. Потом и сам Ставрогин признается: «Какой мой демон! Это просто маленький, гаденький, золотушный бесенок с насморком, из неудавшихся». Мы об этом догадались с первых строк-сцен.

А Николай Всеволодович продолжает обход своих подопечных. В него ли влюблены барышни? Нет, придумали себе рокового демона, о нем и страдают. Вселился ли бес в несчастного Кириллова? Увы. Самоубийца у Дмитрия Жамойды – человек со светлой душой, блаженный в высоком, истинном русского смысле слова. Петруша Верховенский (Александр Хованский) при Ставрогине – вовсе не бес, так, комсючок-стукачок, ползущий вместе. Он давно понял, что «социализм у нас распространяется преимущественно из сентиментальности». Собственных принципов не имея, готов на все по указанию старшего товарища. Надо – убьет, потребует – совратит, прикажут – построит новую Россию буквально к маю. В крови утопит, но построит. Много говорит, много суетится, подличает, а страшно не становится. Можно бы напомнить режиссеру, что люди в черном олицетворяют силы зла на театральных подмостках уже лет тридцать. Но на фоне этих черных фигур в спектакле те, кому положено быть бесами, особенно жалки.

А по-настоящему страшен капитан Лебядкин, блестяще сыгранный Сергеем Гармашом. Его «пиеса» о тараканах и мухоедстве окончательно низводит бесов до жалких насекомых, которых раздавить – и конец ужасу. Зато сам лебядкин по-настоящему жуток. Торжествующий, пьяный хам, упивающийся собственной мерзостью, уверенный в непобедимости. За ним будущее, ему принадлежит настоящее. Как такого победить, кто ему противостоит?

Антипод хамства – интеллигентность. Ученый-либерал Степан Трофимович Верховенский должен вызывать сочувствие. На этом каждым словом и жестом настаивает замечательный актер Игорь Кваша. Да, его герой слаб, но как он искренен. Смотреть на Степана Трофимовича жутко. Он – убийственная карикатура на российскую интеллигенцию во все времена. Непрерывная болтовня, упоение придуманной себе ролью гонимого. Изрекай глубокомысленно, что Пушкин выше, чем сапоги и ешь спокойно чужой хлеб. Прикрывай краснобайством леность души, разглагольствуй о судьбах народных. И убийца Федька каторжный, и смехотворное заседание тайного совета с бесконечным вотированием вопроса в равной степени порождены Степаном Трофимовичем. «Наш русский либерал прежде всего лакей и только смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить», - бьет нас наповал Достоевский. И вся бравада Степана Трофимовича, все красивые слова заканчиваются безжалостной правдой: пуще всего боится наш либерал, что «они все припомнят…а если ничего не найдут, так тем хуже…увидят. Что ничего не сделал, и высекут». От узнавания себя зал перестает смеяться. А умирает Степан Трофимович красиво. Это у нашей интеллигенции всегда получается лучше, чем достойно жить.

Впрочем, один персонаж достоин называться человеком, а не пародией. Мария Тимофеевна Лебядкина у Елены Яковлевой – не хроменькая дурочка, а мерило добра и зла. ЕЕ невозможно обмануть, она никого не боится, рядом с ней проходит проверка каждого на подлинность.

Мы прочитали вместе с Анджеем Вайдой настоящего Достоевского. «Современник», из спектакля в спектакль рассказывающий о трагедии российских заблуждений, остался верен себе. В Евангелии сказано, что бесы из человека ушли в свиней. Пустить их обратно или нет, дать бесам-самозванцам запугать себя и захватить власть или прихлопнуть их как тараканов – все это не предначертанность свыше, а проблема нашей воли, нашего выбора. «Здесь, в Москве, меня часто спрашивали, может ли искусство играть какую-либо роль в жизни общества. На этот вопрос я всегда отвечаю: «Да», имея в виду «Бесов» Достоевского», - говорит Анджей Вайда. Как отвечаем мы сами на это вопрос? <…>

Евгения СИНЕВА
«Русский Фокус», 19-25 апреля 2004