Ф.М.Достоевский

БЕСЫ

Вайда репатриировал "Бесов"

"Современник" инсценировал роман Достоевского

Всякому, кто пожелает написать о премьере «Бесов» в «Современнике», зачин для рецензии придется избрать почти былинный — ведь ровно тридцать лет и три года прошло с той незапамятной поры, как Анджей Вайда впервые перенес на сцену самый страшный и пророческий роман Достоевского. Случилось это в Кракове, в Старом театре.

В отличие от былинного Ильи Муромца, пан Вайда все эти тридцать три года на печи не лежал, а по-богатырски трудился. Но, производя на свет множество фильмов и спектаклей, знаменитый польский режиссер нет-нет да и вспоминал про «Бесов», давая персонажам Достоевского жизнь в театрах разных стран и даже в кино. Ставрогин с Верховенским говорили у Вайды то по-польски, то по-японски, то по-английски, то по-французски, но еще ни разу – по-русски.

Обвинять Вайду в бездумном клонировании своих спектаклей было бы неверно. Как человек творческий, он всякий раз чуть по-новому поворачивал своих «Бесов», хотя костяк той краковской постановки возил за собой повсюду - из страны в страну. От семидесятых годов до московской премьеры дожило и затянутое тучами небо во всю ширь задника ("Мчатся тучи, вьются тучи"), и тот мрачный косогор, на отвесном склоне которого разыгрываются сцены романа (декорации и костюмы сочинила жена режиссера Кристина Захватович). Неясные фигуры в черных капюшонах, по мере надобности обставляющие сцену нехитрой мебелью и неотступными тенями преследующие героев, - тоже оттуда, из былинных краковских времен.

Овеществив пушкинский эпиграф к роману Достоевского, Вайда не позабыл и об упомянутом Пушкиным жалобном бесовском вое, прорезающем ночь. Где-то над сценой, «в беспредельной вышине», сливаются в угрожающий рой невнятные бесовские мантры. Их заунывное «крекс-фекс-пекс» четко дробит спектакль на множество коротких кадриков. Человечья речь лишь заполняет пространство между бесовской невнятицей. Романные эпизоды, нашинкованные на монтажном столе рукой опытного кинорежиссера, напиханы в это пространство довольно небрежно: главное, чтоб кости были крепки, а мясо, дескать, само нарастет.

О литературном «мясе» в спектакле Вайды следует сказать подробнее. Для краковской постановки, когда она только замышлялась, была взята знаменитая инсценировка Альбера Камю, но, как потом признавался сам режиссер в своей книге «В театре», от пьесы Камю к моменту премьеры "осталось лишь несколько сцен, и только сложности юридического порядка заставили сохранить его имя в афише". В современниковской постановке от «Одержимых» Камю остались и вовсе рожки да ножки. В нескольких предпремьерных интервью Вайда сделал поразительные признания о ходе репетиций: если кому-то из актеров «Современника» хотелось добавить к своей роли пару-другую реплик из романа, режиссер не препятствовал. Сергею Гармашу, сыгравшему роль капитана Лебядкина, и вовсе было дозволено вставить целую сцену с чтением басни «Таракан». Дескать, если нельзя, но очень хочется, то можно.

Несмотря на видимую динамичность зрелища, игра актеров оставляет ощущение на глазах расползающейся массы. Случайно вырванные из ткани романа эпизоды неважно стыкуются, и порой кажется, что жители губернского города N вовсе не слышат друг друга. У каждого из них – свой нервный тик, своя душевная болезнь, свой личный бес, но каждому из бесят мало дела до своих сотоварищей по адскому воинству. На сцене – не измученные русским самоедством лица, но собрание веселых карикатур, ставящее своей целью чуть ли не позабавить публику. Кириллов (Дмитрий Жамойда), рассуждая о грядущем самоубийстве, расшаркивается и неизменно держит светский тон, Степан Трофимович (Игорь Кваша) комикует и неумеренно жестикулирует, а Лебядкина (Елена Яковлева) нисколько не похожа на блаженную дурочку, но скорее на хитрое расчетливое существо, ненавидящее окружающих.

В нынешней редакции «Бесов» Вайда, судя по его предпремьерным высказываниям, намеревался вывести на первый план Ставрогина, но режиссерские заявления с конечным результатом мало вяжутся. Роль, сыгранная Владиславом Ветровым, представляет собой такую же цепь неясных путаных обрывков, как и прочие: малоприятный человек с брюзгливым лицом рассказывает о совершенных им гадостях, отрешенно бродит по сцене, повелительно покрикивает на окружающих, тыча зонтиком, а в финале вешается, не вызывая за три с половиной часа спектакля и толики сочувствия к своим страданиям.

Актерам в постановке Вайды трудно удерживаться на накрененном помосте. Лучшими моментами в этом спектакле, как ни странно, кажутся те, когда ветер начисто сдувает людей со сцены, и мы под бесовское бормотание вглядываемся в смутное предгрозовое небо. Возможно, скелет вайдовских «Бесов» оказался и впрямь прочен (тридцатитрехлетняя выдержка, как никак), но мясо – явно с душком.