На Другой сцене "Современника" инсценировали повесть Камю.
Екатерина Половцева поставила свой третий спектакль в "Современнике". После всеми забытой повести Сергея Найденова "Хорошенькая" и сценария "Осенней сонаты" Ингмара Бергмана, ее выбор пал на еще более спорное для театральных подмостков произведение - повесть Альбера Камю. Написана она от лица главного героя Мерсо и представляет собой своеобразный манифест человека, отказывающегося от нравственных ценностей в пользу личной свободы.

Парадокс в том, что именно понимается под словом свобода. Оказывается, право на равнодушие. К матери, которая умирает в богадельне, к женщине, которую избивает любовник, к собаке, которую мучает хозяин. Мерсо абсолютно бесчувственен по отношению к влюбленной в него девушке. А по большому счету и к самому себе.

Когда в финале первого акта герой случайно убивает араба (действие происходит в Алжире) и оказывается в тюрьме, он не ищет способов оправдаться. И тогда у зрителей возникает вопрос - кто он? Человек, верный собственным убеждениям? Революционер? Злодей?

Замечательный актер Илья Лыков, которому досталась главная роль, похоже, озадачен теми же вопросами. Его Мерсо кажется растерянным персонажем в поисках автора. Ему самому неясно, откуда он такой взялся и главное, зачем. Поэтому финальный монолог, который должен явить миру нового героя, выходит скомканным и жалким. Мерсо выкрикивает в пространство слова о свободе и ценности мгновения, а сам мечется в истерике перед неизбежным. Его не жаль. Скорее наоборот.

Впрочем, встать на сторону моралистов, режиссер тоже не спешит. Слишком уж карикатурными вышли у нее судьи Мерсо. Эти мелкие людишки заботятся о видимых приличиях больше, чем о действительном исполнении законов морали. Жалкие, завистливые, злые. Они всех меряют по себе и рады осудить любого, кто не вписывается в придуманные ими стандарты.

Неопределенность режиссерских выводов вредит этому, бесспорно, талантливому спектаклю. Если Мерсо - новый герой, то как оправдать его душевную черствость? Если он дурной человек, то почему об этом судят те, кто еще хуже него? Половцева осуждает душевный паралич или провозглашает его единственным способом борьбы с всеобщим лицемерием?

Возможно, ответ на вопрос, почему спектакль кажется незаконченным, кроется в том факте, что философская проза Камю слишком трудна для постановки? Сухой и поэтому такой сильный монолог Камю превращен Половцевой в полноценную пьесу. В ней появилось место алжирским реалиям (женщины в парандже встречают зрителей еще на входе в зрительный зал) и огромному количеству второстепенных персонажей (вроде сторожа в богадельне или обитателей этой самой богадельни). Все они будто бы герои "снов" Мерсо (так Половцева определила жанр постановки), но их слишком много, и появления их чересчур значительны. До такой степени, что сам герой оказывается на втором плане. К большему сожалению, плане размытом.

Наталья ВИТВИЦКАЯ
"Ваш досуг" № 9, 13 - 24 марта 2013 года