Галина Волчек: «Депрессия не мое слово»

Главный режиссер театра «Современник» Галина Борисовна Волчек не очень любит вспоминать. «Для меня это не активный глагол, - поясняет она. – Я все время думаю о том, что будет завтра, послезавтра, в середине сезона в уме уже следующий…Видимо, поэтому и книгу не стала писать сама». Тем ценнее ее воспоминания-размышления, записанные по случаю нашим корреспондентом.

Об артистах

Актер – профессия жертвенная. Только раньше достоинство ее было в том, что артист мог выйти на сцену с высокой температурой (Андрей Миронов дочитывал монолог Фигаро в бессознательном состоянии и умер на сцене) , а теперь вся суть достоинства актера сводится к тому, чтобы из-за него отменили спектакль и 800 человек, с трудом купивших билеты, остались ни с чем. Многие, кого журналисты поспешили окрестить звездами, считают ниже своего достоинства сыграть небольшую роль, не говоря уж об эпизоде. Им подавай даже не главные, а только заглавные роли! А как же быть с Чаплиным, делавшим гениальными крошечные эпизоды? Как быть с Фаиной Георгиевной Раневской, которая могла сотворить волшебство? В этом смысле театр, как я его понимаю, умирает. У артистов поменялись приоритеты. Однажды наш актер отменил спектакль, сказавшись больным, а на самом деле играл антрепризу на соседней улице. Понятно, что на следующий же день он был уволен. Но я в таких случаях впадаю в отчаяние, мне становится стыдно за профессию.

Меня много раз упрекали в том, что у меня есть любимчики. А я этого и не скрываю. Один из них – Костя Райкин. Сейчас он главный режиссер «Сатирикона», я же обожаю его с тех пор, как он пришел в «Современник» из Щукинского училища и таскал мебель в товстоноговском «Балаганчике». Костя делал это так, что от него глаз нельзя было оторвать.

Конечно, любой режиссер – обидчик. Думаю, не обиженных на меня просто нет. Не все одинаково одарены, но ни один артист с этим не согласится. Никто не подумает про себя, что он менее талантлив, чем. Скажем, Неелова или Кваша. Проще сказать: «Ну, конечно, этой (этому) просто повезло!..»

О Ефремове

Олег Николаевич Ефремов был и остается моим учителем, человеком, создавшим не только этот дом под названием «Современник», но и всех нас, его «жителей». Он бывал жестким, даже жестоким, частенько использовал ненормативную лексику. Но я не могла ни гневаться, ни обижаться на него. Обычно это бывал секундный укол в сердце, а уже следующая мысль: да нет, это не Ефремов, это кто-то вместо него… В «Крутом маршруте», который я ставила, есть персонаж – маленькая Аня. Ей уже дали срок, она сидит в тюрьме, но по-прежнему считает: нет, это не Сталин, это другие…так же, видимо. Думала и я. Ефремов до сих пор для меня отец и учитель.

О зрителях

Отношение людей ко мне иногда потрясает. Может, у меня занижена самооценка, но я не раз задавала себе вопрос: «Почему?..» Когда-то после одного нашего спектакля Зиновий Гердт сказал замечательные слова, которые мне неловко сейчас повторять: «Есть два места, где вас никогда не обманут. Это консерватория и «Современник». Мне было очень приятно. Пожалуй, это самое ценное в нашем театре – то, что мы никогда не врали. Даже когда не могли сказать всю правду до конца; даже когда что-то не получалось…Не обманывали никогда. Отсюда, видно, это доверие, как теперь говорят, к брэнду. Люди доверяют «Современнику». И большей награды не надо.

Минувшей зимой со мной произошел случай. Я ехала в Переделкино и не знала, где новый въезд в Дом литератора. Было очень холодно, намело много снега. Впереди шел, согнувшись, какой-то мужчина, я видела только его спину. Попросила водителя остановиться, чтобы спросить дорогу. «Извините, пожалуйста…» Договорить не успела. Мужчина обернулся на голос, вытащив из-под стекла мою руку, стал целовать ее и говорить невероятно приятные слова. Потом бухнулся в снег на колени…От смущения я не знала, куда себя деть. Не скрою, было приятно. Но подобные проявления эмоций я отношу не к себе, а к «Современнику». Это в молодости после нескольких фильмов, где я играла часто не пойми кого, ко мне подходили люди и, улыбаясь, говорили: «Ой, здрасьте! Мы вас узнали! Вы в таком-то фильме рыбу продавали…» А я не все картины со своим участием видела, и слышать эти комплименты было не очень приятно. Вот когда меня уже стали приветствовать как человека театра, как Галину Волчек, имеющую, так сказать, отношение к «Современнику», я стала испытывать удовольствие.

Я получаю много писем и записок от зрителей. Некоторые трогают до глубины души, я стараюсь познакомиться с людьми. Так было и со студенткой Бауманки, решившей поделиться впечатлениями от спектакля. Она не просто сыпала комплиментами, но сделала серьезный анализ постановки. Теперь это уже совсем взрослая женщина, которая по-прежнему любит «Современник». Но только недавно она рассказала мне фантастическую историю, произошедшую много лет назад. Оказывается, в 70-е годы существовали не просто театральные фанаты, а целая, как сказали бы сейчас, театральная мафия студентов. Ничего общего с нынешними мафиями она, конечно, не имела. Ребята продавали и обменивали билеты, причем у каждого спектакля была своя цена. За один билет на «Таганку», скажем, можно было получить два в «Современник», и наоборот – на некоторые спектакли в наш театр полагалось два на «Таганку». Однажды даже произошла чудовищная драка бауманцев (они «держали» «Современник») и, кажется, студентов университета, которые пришли в день продажи билетов в наш театр и решили подвинуть тех, кто честно отстоял в очереди две ночи, отмечая номера на ладошках! Была дикая драка. «Но наши победили!» - с гордостью говорила мне бывшая студентка Бауманки. И укорила меня тем, что я не рассказала Марине Райкиной, написавшей обо мне книгу, эту историю. А я о ней даже не знала.

Сейчас билетная мафия совсем другая. Всех этих людей мы знаем в лицо. И самое жуткое не то, что они перепродают билеты, но то, что, если билеты не раскуплены, торгаши не снижают цену, а рвут их и выбрасывают в урну. Значит, теоретически в зале могут быть свободные места. К счастью (стучу по дереву), у нас всегда есть желающие попасть на спектакль, так что кресла не пустуют. При этом я не хотела бы, чтобы «Современник» был театром для всех, чтобы приходили желающие скоротать время в морозный день. Забить зал таким зрителем, думаю, не желает ни один руководитель театра. Для меня самый большой успех не просто аплодисменты, а их особая энергетика. Зрители могут долго и бурно хлопать, но это не доставит мне той радости, которую я получу от тишины, которую сама для себя называю активной. Это пауза, от которой замирает сердце…

О Вайде

Анджея Вайду я знаю много лет, бывала с ним в разных ситуациях и могу сказать: это фантастический, тонкий, душевный человек, в котором, несмотря на всемирное признание, нет ни грана снобизма.

Когда в этом году он ставил в нашем театре «Бесов», мы, смеясь, вспоминали одну нашу встречу много лет назад. Я тогда поменяла квартиру, номер телефона, «Современник» переехал в здание на Чистых прудах, и мы потеряли друг друга из виду. Но однажды вечером кто-то из сотрудников театра влетел ко мне в кабинет с выпученными глазами: «Вас Вайда к телефону…» В ту же минуту я подбежала к трубке и услышала странный голос Анджея: «Галя, здравствуй. Я буду в гостинице «Москва» до семи часов. Ты можешь приехать?» Он еще спрашивает! Конечно! Я швырнула трубку и помчалась на Охотный Ряд, даже не спросив, в каком номере он остановился. Потом выяснилось, это было не нужно. У подъезда гостиницы меня встретил человек, который сначала проводил к лифту, потом в номер Анджея и оставался там все время, пока мы с Вайдой беседовали. Хотя душевной беседой старых друзей это было назвать сложно. Анджей был невероятно возбужден, разговаривали мы нервно, неестественно. Если бы так играли на сцене, про нас сказали бы: «Фальшивят, не попадают в партнера». Представьте себе диалог: «Галя, как у тебя дела?» - «Хорошо, Анджей. А у тебя как?» Ужас! Бред! Только в самом конце, когда человек, присутствовавший при разговоре, попросил закругляться, Анджей обнял мен и успел шепнуть: «Ты не представляешь, что мне стоило найти тебя». В тот день в Москве он спрашивал у всех мой телефон, все отказывали, и только Алексей Владимирович Баталов, которого Анджей встретил на «Мосфильме», дал ему мой номер.

Анджей для меня – словно отдельно существующая планета. Он – особенный человек. Настоящий. Помню, Володя Высоцкий первый раз отправился на машине во Францию. Ехать предстояло через Польшу. Он еще не был знаком с Вайдой, но, зная, что у меня с ним теплые, дружеские отношения, попросил: «Может, позвонишь ему или передашь со мной записку? Мало ли что, первый раз еду на машине, вдруг сломается…» Ну и накаркал: действительно возникли проблемы. Так, представляете, Вайда бросил все дела, организовал ремонт и, кажется, даже заплатил за него. И все это – ради незнакомого ему тогда человека!

Я не считаю себя несчастной или ущемленной в чем-то. Во многом мне в жизни везло, и я благодарна Богу за то, что есть. В депрессии не впадаю, это вообще не мое слово. Разве что голос свой не люблю, он кажется мне ужасным. Когда звоню, чтобы вызвать такси или в справочную, стараюсь, насколько могу, повысить его. Но все равно узнают, говорят: «Ваш голос ни с каким другим не спутаешь». А я чувствую себя неловко. Я вообще очень стеснительный человек. Даже курить начала от стеснения. Я не умею и ненавижу притворяться. Если человек мне несимпатичен, кем бы он ни был, поддерживать отношения не стану.

Многие почему-то считают, что у меня тяжелый характер. А по-моему, это надуманно. Когда-то, уже будучи главрежем «Современника», я снималась в Ленинграде в картине Виталия Мельникова «Уникум». Начали работать – Мельников не сводит с меня глаз. Естественно, я стала думать, что что-то не так. Потом не выдержала: «Почему вы на меня так странно смотрите?» Он улыбнулся: «Меня вами страшно пугали! Знакомые чуть ли не пальцем у виска крутили: «С ума сошел! Зачем ты ее берешь? Она сейчас главный режиссер, приедет – будет режиссировать…» А вы ведете себя как первоклассница».