ХОЗЯЙКА

За полвека без малого театральной ее страды сделано немыслимо много: и роли, и режиссура, и созидание театра вместе с группой единомышленников, а затем сохранение его в одиночку, и укрепление и развитие. Об этом говорят обычно коротким и четким словом: вклад. Но для нее оно невыразительно и стандартно; не передает ни суть, ни душу дела. Когда год назад присуждали ей Международную премию Станиславского, нашли особый термин: служение.

Звучало так: За высокое служение театральному искусству.

Служение – термин редкий, опасный. Не всякому он подходит. Не всякий способен на это; служение ведь – не служба, но акт духовный, высокий, нередко и героический. Требует порой самоотречения, причем добровольного; умения посвятить себя большему, чем ты сам, и в этом найти свое призвание, свою судьбу. Как находят ее женщины в служении семье, дому; а если женщина-режиссер, то она и театр делает своим домом. И бережет его, яростно и ревниво, от болезней, от сглаза, от злых суждений, словно он может рухнуть от недоброго слова. Так более 30-ти лет бережет Галина Волчек свой театральный дом.

Цельность жизни ее поразительна. Царит в ней один театр, зато тот, которому посвятить себя стоит. Редкие выходы вовне, в кино или на постановки за рубежом – не в счет; жизнь ее срослась с «Современником».

Она могла бы быть только актрисой – имела полное право. От знаменитой Нюрки-хлеборезки, от жутковатой Грачихи ширился ее актерский диапазон. При сочной природной характерности, ей были доступны и драма, и мягкая земная «домашность», слегка приправленная иронией. И тема, как видно, лично ей близкая – материнство, пусть и неутоленное, несостоявшееся, как в пьесе «Кто боится Вирджинии Вульф?»

Режиссерский стиль ее был иным, чем актерский. Их сближали масштаб, и ранняя зрелость, и непреложный закон ансамбля, где сохранялись, не выпирая и не тушуясь, ее особые актерские краски, ее «живопись маслом», достаточно редкая в «Современнике». Режиссура же ее стала торжеством психологизма, причем того свойства, о котором мечтал Ефремов – мхатовских истоков и современного кроя, с «живым человеком» как основой всего.

Ее спектакли «Обыкновенная история» и «На дне» обозначили не только поворот «Современника» к классике, но иное театральное время, с иным уровнем мышления, с тягой к вечным и вечно новым сюжетам. В каждом случае была особая атмосфера и ансамбль удивительных мастеров, а морализм раннего «Современника» уступал место горькой и пронзительной человечности.

Потом ее жизнь изменится в одночасье. Уйдет Ефремов; ей придется взять осиротевший театр на себя. Отныне она будет меньше играть и, борясь за живой театр, не побоится открыть его новым людям и «новым формам». И в «Современнике» будут ставить спектакли Георгий Товстоногов и Анджей Вайда, Роман Виктюк и Леонид Хейфиц, и выращенный здесь Валерий Фокин, и пришелец иной «группы крови» Римас Туминас. Каждый из них привнесет нечто свое, новую и свежую краску, не давая воздуху в театре застояться.

Она боялась не конкуренции, но застоя, потому доверяла многим, рискуя, порой ошибаясь в выборе. И работала неустанно сама, ставя классику и современность, камерные истории и своего рода сценический эпос, от «Крутого маршрута» до «Трех товарищей». Собирала и берегла уникальную свою труппу, все больше опираясь на молодых, бесстрашно распахнув сцену для нынешней «крутой» режиссуры.

Она сумела выстоять при резких зигзагах судьбы, ища свой путь в бурно менявшейся реальности, встречая непонимание критиков и коллег, порой сердясь сверх меры и упрямо свой путь продолжая. Берегла способность «Современника» - не костенея, оставаться собой; быть островком верности в изменчивом нашем мире. И женскую душу своего театра с ее особенной, щедрой «природой чувств»…

Она сама такая – Галина Волчек, женщина во всем и, прежде всего, мать своего Дениса, хозяйка и мать для театра. Годы ей только на пользу. Сравните эти лица, разделенные десятками лет – ее лица: то и не то. Раннее – сочной красоты и грубоватой лепки лицо юной подвижницы «Современника», с готовностью к вызову, рывку, борьбе. И нынешнее – тонкое, подвижное, с женским лукавством в глазах, с затаенной (и потому опасной) силой. Зачем ей вызов? Она свою силу знает…