«Никакая я не легенда»

В конце декабря Галина ВОЛЧЕК отметила 80-летие. Самый лучший подарок к юбилею она сделала себе сама — поставила новый спектакль «Игра в джин». Премьера состоялась в начале декабря, а на январский спектакль билеты в кассе «Современника» были раскуплены за два часа. И это искреннее выражение любви, любви зрителей к великой женщине. С днем рождения Вас, дорогая Галина Борисовна! 

Галина Борисовна, мне давно хотелось узнать: почему кто-то произносит вашу фамилию «Вoлчек», а кто-то «Волчек»? 

Расскажу. Сначала это был мой собственный идиотизм, а потом уже моих друзей из молодости. Начну с конца. (Улыбается.) Марина Райкина написала обо мне книгу, которую назвала «Галина Волчек: как правило вне правил». Еще не прочитав, я подумала: какое-то название претенциозное. Уже потом поняла, насколько она умно и правильно ее назвала. Вся моя жизнь этому подтверждение. Окончив школу, я поступила в Школу-студию МХАТ. Больше всего я тогда боялась, что станут говорить, будто меня взяли, потому что папа известный оператор и режиссер. Тогда же было модно без конца обсуждать, у кого родители артисты. Мне хотелось всего этого избежать. И я сказала себе: «Раз папа ВOлчек, то я буду Волчек!» Со мной учились Олег Ефремов, Игорь Кваша, они, собственно, и подхватили, стали называть меня Волчек.

«Волчек» — в этом есть что-то зловещее. 

Про это я даже не думала. Мне просто не хотелось, чтобы меня с папой ассоциировали. Сейчас меня так Сережа Гармаш называет, а из-за него еще полтеатра. Не буду же я всех затыкать, я только говорю: «Ребята, не будьте безграмотными. Если я была идиоткой, то вам-то надо себя в руки взять!» (Улыбается.)

На днях состоялась премьера вашего спектакля «Игра в джин». Вам не было страшно после семи лет перерыва снова садиться в режиссерское кресло? 

Последней моей постановкой до этого времени была «Заяц. Love Story». Конечно, страх был. Но наверное, самое главное — это чувство долга. Это то, что заставляет меня, несмотря на болезни, плохое настроение, двигать и дальше эту повозку и не останавливаться.

Почему все-таки вы выдержали такую большую паузу? С чем она была связана? 

Только лишь с одним. Я совершенно фанатично доказывала всем внутри театра, что смена поколений — это небезболезненное и нелегкое дело. Я понимала, что надо собрать молодую труппу, которая не будет существовать вразнотык с уже сформированной — со стариками, как я теперь говорю. Я всегда считала, что эстафету надо передавать не тогда, когда у тебя самой ноги еле передвигаются, руки трясутся, и ты не можешь ее передать, а когда сам еще энергичен, руки, ноги плохо, но работают. Это совсем другое дело. Я счастлива, что у меня много лет ушло на создание этой молодой труппы. Это же все не просто так — посмотрела и взяла. Мы с режиссерами долгое время следили за этими ребятами.

Вы впускаете в театр свежий воздух, новую энергию, молодых режиссеров, возникает спектакль за спектаклем. У вас нет ощущения, что кто-то из новичков вас, скажем так, подсиживает? 

Я вообще никогда не думала об этом. Знаешь, Вадик, есть люди, которые любят на хвосте приносить всякие вести: а вот мы знаем, мы слышали, про вас говорят то-то, подсиживает такой-то… Я не хочу всю эту ерунду повторять. Самое страшное для меня, если на театр, когда мы уйдем, амбарный замок повесят. Надо иметь смену, так что пусть подсиживают… Комплексов по этому поводу у меня нет.

Скажите, а у вас и дома все мысли о театре, или вы можете переключиться на что-то другое? 

Нет, переключиться, к сожалению, не получается. Все равно все крутится через эту мясорубку. Вот это мое чувство долга и затянуло меня в конце концов в эту петлю уже до основания.

Можно сказать, что театр, должность главного режиссера на разных этапах ломали вашу личную жизнь, что страсть к театру оказалась сильнее? 

А как же! В театре я и днюю, и ночую, занимаюсь не своими делами: то ремонт, то переезд, то гастроли, то поиск спонсоров… Я же никого этим не обременяю, никого не прошу за меня куда-то сходить или что-то сделать, я все пытаюсь сделать сама. 

Не каждый мужчина это выдержит — быть женатым на «женщине-театре».

Конечно. Я не знаю ни одного человека, которому было бы приятно, когда его называют «муж такой-то» или «жена такого-то». Само собой, появляются определенные комплексы. Я пыталась с этим бороться, когда жила с Марком (Марк Абелев, выдающийся ученый, бывший муж Волчек. — Прим. OK!), с которым, как ты знаешь, у меня до сих пор замечательные отношения. Помню, из некоторых посольств вместо письма «госпоже такой-то с супругом» стали присылать персональные конверты. Это была большая победа.

Галина Борисовна, мы с вами знакомы давно. Я знаю, что одиночество никогда не было вашей стихией. 

Да. Я, слава богу, не депрессивный человек по натуре. Не скажу, что я такой солнечный и розовый оптимист, но если брать два этих понятия — «пессимист» и «оптимист», то я скорее оптимист. Я верю в то, что Господь всё сделает так, как надо. Конечно, бывают моменты, когда я расстраиваюсь. Но в последние годы заплакать для меня — дело очень тяжелое. Я уже столько видела плохого, что слезы лить не стану, могу разгневаться, но проживу это в себе. Заплакать могу от радости. В театре многие ребята, когда видят, что я сердитая, говорят: «Как ее можно вывести из этого состояния? Покажи ей маленького ребенка». Это правда.

Понятно: оптимистичная и сентиментальная Галина Волчек. Так и напишу. А какое время вы можете назвать самым счастливым в вашей жизни? 

(Задумывается.) Если подходить к себе с разбором режиссерским, то я очень интересный типаж. Я благодарна и судьбе, и Богу, и людям. А в целом я не умею фиксировать моменты удачи, счастья. За свою длинную жизнь могу назвать скорее счастливые секунды, дни. Это, конечно, родильный дом номер такой-то, когда сказали, что сейчас мне принесут моего сына. Я ненормальная мать, я это признаю. Я очень люблю маленьких детей, так что сына своего я залюбила.

Разве у вас было время на то, чтобы его, как вы говорите, залюбить? 

Ну ты же понимаешь, что бoльшую часть детства наши дети проводят за кулисами театра... Возвращаясь к счастливым моментам, о которых ты спрашивал: кроме рождения Дениса, это утро в Америке после премьеры спектакля по пьесе Рощина «Эшелон». Это было потрясающе. Я ставила в «Аллей», крупнейшем театре Хьюстона, из Нью-Йорка специально приехали критики, вся театральная общественность. Я была первым советским режиссером, приглашенным на постановку. Был триумф. Как это часто пишут в пошлых книгах: «Она проснулась утром и почувствовала себя счастливой». Вот это правда про меня. Потом еще мы много раз добивались успеха в Америке. Бродвей тоже не слабое место в биографии «Современника». Вот это, пожалуй, те моменты, в которые я останавливалась и чувствовала себя счастливой. А так я всё шла-шла, бежала и не задумывалась.

Галина Борисовна, а сегодня с чем и с кем связаны ваши самые радостные мысли? 

Конечно, с Денисом, с его судьбой.

Денис — успешный кинопродюсер. Жаль, конечно, что он сам кино больше не снимает, он ведь хороший режиссер. 

Видишь, и ты это говоришь, и я это всегда чувствовала… Потом, конечно, это мои артисты, их жизнь. Я очень за них переживаю. У меня болела душа, когда Неёлова отказалась играть в спектакле «Враги. История любви». У меня был страшнейший стресс, даже в больницу попала. А выйдя, я встретилась с Катей Половцевой, молодым режиссером, попросила подыскать что-то для Нееловой. Я очень рада, что у нее получилась «Осенняя соната». 

Благородный жест главного режиссера, который умеет подняться над личными амбициями и обидами. 

Возможно. А вот когда я думала о Гафте, о новой роли для него, то вспомнила о пьесе «Игра в джин». 

Кстати, я в школьные годы смотрел «Игру в джин» в Малом театре. Спектакль привезли американцы.

А как ты думаешь, почему они его привезли?

Неужели с вашей подачи?

Конечно. Когда я была в Америке в конце 70-х, решила две недели смотреть в Нью-Йорке только театр. Короче, я посмотрела там всё, Вадим. Всё, что ты сейчас видишь, всё, что сейчас называют словами «фишки», «креатив», всего этого я насмотрелась на Бродвее в 1978 году. Там было что-то интересное, разумеется, но в массе своей всё это было не гуд. А потом я попала на постановку The Gin Game с оскароносной Джессикой Тэнди и Хьюмом Кронином. Тогда я сказала себе: «Если бы Станиславский открыл сейчас глаза и увидел то, что видела я на этом Бродвее, он бы сам закрыл крышку своего гроба. Но если бы увидел «Игру в джин», то, безусловно, понял бы, что театр есть!» Джессика и Хьюм стали моими большими друзьями — изумительные люди, они ко мне потом приезжали в гости. Они-то и дали мне эту пьесу и сказали: «Делай с ней что хочешь». Тогда не было таких строгостей. Я схватила ее, прилетела обратно в Москву и думаю: «А что я ее взяла? Кому играть-то?» У меня не было ни одного пожилого артиста. Тогда я подарила эту пьесу Георгию Александровичу Товстоногову…

Потрясающе! Я не знал эту историю. 

И вот только недавно я вернулась к этой пьесе. Представляешь, я думала о Гафте в главной роли, и тут он мне звонит и говорит: мол, мне Ахеджакова принесла одну пьесу, которую предлагают сыграть где-то там… Я спросила какую. Когда он мне ответил, я расхохоталась. «Игра в джин»! Это мистика. Тогда я приняла решение как можно быстрее ее поставить. 

Галина Борисовна, «Современник» можно назвать «женским» театром по количеству актрис, которые в разные годы были вашими музами. 

Да. Особый случай в моей жизни — Чулпан Хаматова. Моими любимыми артистками в свое время были Марина Неёлова, Лена Яковлева, Таня Лаврова… Многих я обожаю: Нину Дорошину, Алёну Бабенко очень люблю, радуюсь, когда вижу победы Оли Дроздовой, которая просто выросла в «Современнике».

Скажите честно, вы грустите от того, что Лены Яковлевой сейчас нет в театре?

Очень. Я могу сказать, что Лену я всегда любила. Я часто о ней думаю. И она прекрасно знает о том, как я к ней отношусь.

Вы хотите сказать, что двери театра для нее всегда открыты? 

Я думаю, она это знает. У меня нет такого: «А, я помню, ты один раз уходила, второй…» Эти ее поступки я оправдываю целым рядом причин, озвучивать их я не буду, это ее личное дело. Но мне не кажется, что уход принес ей счастье. Я радуюсь, когда вижу ее в кино, я редко смотрю какие-то фильмы, но видела фрагменты «Ванги». Мне нравится, как она работает. Она замечательная актриса. Я сейчас смотрю на ее уход иначе. Время лечит. Это как раз реплика из нашего нового спектакля… 

Галина Борисовна, насколько замкнуто вы сегодня живете? Вам хочется с кем-то поговорить по телефону просто так, не по делу? 

Нет. У меня на это уже сил не остается. Я уже такая вымученная прихожу из театра, что болтать по телефону у меня нет никакой потребности. Большие тусовки, где, знаешь, по триста-четыреста человек, приемы… Устаю. Для меня самая прелесть, когда собираются максимум человек восемь, когда можно сесть за стол и слышать друг друга, что-то рассказывать. 

Помню, как после премьеры фильма вашего сына «Лимита» мы приехали к вам домой. Огромное количество народа было, сидели практически до утра. Женя Миронов и Олег Меньшиков песни пели. И чувствовалось, что вам в этой компании очень тепло и комфортно. 

Я горжусь тем, что у меня со многими друзьями Дениса такие теплые отношения. Я просто обожаю Володю Машкова. Был такой анекдотический случай. Я не смотрела «Ликвидацию» и в какой-то из выходных дней заперлась и сказала, что посмотрю все 14 серий. Закончила в половине первого ночи. И (это только я могу, конечно), не посмотрев на часы, не сообразив, что Машков в Америке, что огромная разница во времени, кинулась ему звонить. Я была под таким впечатлением невероятным. Потом Володя мне сказал: «Я чуть со стула не упал, когда ваш голос услышал». Так что у меня со многими ребятами хорошие отношения. Я уж не говорю про Антона Табакова. Ты прекрасно знаешь, как я к вам с Игорем отношусь.

Знаю, Галина Борисовна, и это, конечно же, взаимно. Одно меня печалит: сколько я вас помню, вы всегда с сигаретой. Что же это такое?! 

Это единственное, что меня расслабляет, я ведь человек непьющий. Я физически плохо переношу алкоголь — у меня от него голова начинает болеть.

А как же шумные актерские компании в молодости? 

Что ты! Я у Олега Ефремова вырывала стакан и в какой-нибудь рядом стоящий кактус все выливала…

Врачи, наверное, настаивают на том, чтобы вы бросили курить. 

Нет, теперь уже говорят, что нельзя бросать. «Поздно, Рита, пить боржоми, когда почки отвалились».

Галина Борисовна, приближается Новый год. Скажите, этот праздник значит для вас что-то особенное? Я знаю, иногда вы всем театром его отмечаете. 

Да, помню, мы потрясающе встретили 2000 год. Я несколько раз обмолвилась тогда, что мне бы очень хотелось встретить Новый год на улице около театра. Ребята услышали и сказали: «Галина Борисовна, мы тоже хотим! Давайте около театра вместе и встретим».  Это было так трогательно, прохожие подходили к нам, присоединялись. Так, на ступеньках театра, мы и отметили, а уже в час ночи разъехались кто куда.

Галина Борисовна, я вас слушаю и совершенно четко понимаю, что возраста вы не ощущаете. 

К сожалению, я его не ощущаю абсолютно. Почему? Я вообще цифры ненавижу, со школьных лет еще, с тех пор, как математику возненавидела. Поэтому я не раба этих цифр: ой, мне столько лет, ой, какая я старая. Я старая, когда у меня нет энергии, когда я плохо выгляжу… Я же не делала никаких пластических операций, и не потому, что я против них, просто потому, что мое здоровье этого не выдержит. Но я люблю, когда женщина за собой ухаживает. Сейчас у меня такой период: на меня многое навалилось плюс еще и самочувствие не очень хорошее, но зато я горжусь тем, что могу ходить без очков. У меня теперь стопроцентное зрение — мне сделали глазную операцию, удалили катаракту. Я мир увидела в других красках.

И каковы ваши впечатления от этого «другого» мира? 

Я пришла после операции еще с повязкой. Когда ее сняла, посмотрела вокруг, оглядела свою комнату, в которой уже несколько лет нет новых предметов, и увидела вазу, которую мне подарили то ли на 30-летие, то ли на 40-летие, она всегда для меня была серая. И вдруг я взглядом остановилась на ней и увидела, что она голубая. Я этого себе даже не представляла. 

Это здорово, Галина Борисовна, что вы открыты всему новому. 

Конечно, я открыта всему интересному. Я в восторг пришла от обновленного парка Горького. Меня мой друг, Миша Куснирович, позвал туда прогуляться. Я там тысячу раз бывала раньше, но сейчас я пришла в восторг. Там бесплатный Интернет, танцплощадка. Не дискотека, а танцплощадка для ребят, у которых нет денег, чтобы ходить на дискотеки. Вот эти вещи меня просто взбудоражили.

А вы Интернетом пользуетесь? 

Я пользуюсь, но не сама. У меня есть помощница, Вера, которая мне помогает и с Интернетом, и с телефоном. Я две кнопки знаю, и все.

Но это не так важно. А важно, Галина Борисовна, то, что вы никогда не будете ретроперсонажем. Никогда. 

Слава богу. Я бы этого не хотела. Когда меня где-то встречают и говорят: «Вы легенда». Я говорю: ой, не надо, я вас умоляю, никакая я не легенда, я же сейчас перед вами. Расскажу тебе одну смешную историю, только это не для интервью. У меня был творческий вечер в Питере, в филармонии. Меня доводила боль в спине, поэтому я в основном сидела. Когда всё закончилось — меня там очень хорошо принимали, и «браво» кричали, и цветы несли, — я хотела быстрее дойти до стула, сесть и покурить. Я дошла, плюхнулась на стул, и вдруг толпа ринулась за автографами: подпишите, давайте сфоткаемся. В основном молодые, но и пожилых было много. И подходит женщина, рыжая, с ярко накрашенными губами, не знаю, сколько ей лет, но уже не очень молодая. Прорывается через толпу и орет: «Это мой кумир! Это мой кумир!» Я такие пафосные и громкие слова не переношу. Она падает передо мной на колено, а у меня только одна мысль: как она поднимется сама или как мне ее поднять? Собралась толпа, а она продолжает: «У многих кумир (Вадим, не упади!) — это Анджелина Джоли, а у меня — Волчек!» (Улыбается.) 

Этот рассказ я напечатаю обязательно! Отличный финал для нашей беседы.