Версия для печати

ЗАЯЦ. LOVE STORY

«Заяц. Love story» на сцене «Современника» сделал явным еще одно тревожное противоречие времени: увеличивается расщелина между столицей и возглавляемой ею Россией. В судьбе пьесы екатеринбургского драматурга Николая Коляды на московской сцене эта расщелина прямо-таки зияет.
Коляда — талант стихийный, он слышит голоса современных улиц, ощущает парадоксы нынешней жизни и передает ее трагический абсурд на чисто интуитивном уровне. Его театр в этом смысле можно сравнить с кинематографом Киры Муратовой: точно так же индивидуален и уникален, как личность — явление разовое, не поддающееся тиражированию. Театр «неправильный», резкий, жестоко правдивый и неожиданно сентиментальный. Театр, в котором живут, причудливо переплетаясь и трансформируясь, традиции Чехова с его лирической созерцательностью и Горького с его открытой трагической публицистикой. Это, так сказать, Чехов открытых страстей в клочья и Горький, не интересующийся политикой. Коляда сам ставит свои пьесы в этом екатеринбургском театре на 48 мест, и его спектакль «Амиго», привезенный на «Золотую маску», открыл по-новому правдивых актеров, которые умеют естественно существовать в ритмах, пока неведомых столичной сцене. Их монологи, их обращенные в пространство диалоги условны и безусловны одновременно: это способы изъясняться, открытые эпохой MTV и рэпа. Это сценическое существование не по Станиславскому, а исключительно по Коляде. И в то же время — театр. Торжествующий, карнавальный, полный эффектных эмоциональных контрастов.
Занятно, что, ставя теперь «Зайца» в «Современнике», Галина Волчек откровенно заимствовала в «Коляда-театре» любовь к резким музыкально-вокальным аккордам-воплям, к механическим игрушкам, победно дефилирующим по сцене и подытоживающим жизнь героев. Пьеса написана на двоих: в затрапезном поселке встречаются московская артистка с трудной судьбой и бомжеватый осветитель местного ДК, который когда-то был ее партнером по сцене и мужем. Играют Нина Дорошина и Валентин Гафт — актеры, что называется, Божьей милостью, но — традиционной школы изображения и переживания. И чувствуешь, что пьеса с театром идут параллельными курсами, не сцепляясь, не поджигая друг друга. И с тоской вспоминаешь недавно виденных екатеринбургских актеров — вот они бы это сумели! Без шекспировского надрыва, без педалирования и надсадной ноты, на которой проводит всю свою роль любимая актриса Нина Дорошина, но с абсолютным, именно современным чувством правды.
Коллега точно заметила: Гафт в этой пьесе тоскует по Шекспиру и обретает крылья только в сцене с шекспировским монологом. Переверну ситуацию: это пьеса тоскует по актеру другого типа. Им не сыграть друг друга. Актеры «Коляда-театра» живут такой жизнью, им не нужно ничего изображать и наигрывать, актеры же столичного «Современника» могут эту жизнь только представить — и себе, и нам. Безусловное у них стало условным, трагедия «здесь и сейчас» в «Современнике» стала драмой с другой планеты, горький и беспощадный самоанализ сменился профессиональным сочувствием малым сим. А так все правильно, и финальный механический заяц, каких в России делать не умеют, исправно проедет, кокетливо виляя задом, по широкой сцене «Современника».
Однако проблема отложенной самореализации людей остается. Рынок рекрутировал в торговые отношения людей науки, культуры, искусства, они сумели добыть денег для семьи — как и было рекомендовано в программных лозунгах новой эпохи. Но гамлетовские вопросы их мучают как никогда. Успех посредственного фильма «Остров» доказывает, каким актуальным стал вопрос о попутно утраченных духовных ценностях. Вопрос теперь в том, в каких палестинах общество попытается их отыскать.

Валерий КИЧИН

«Профиль» №16, 30 апреля 2007 года